"Фантастика 2023-181". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)

Тут, в доказательство своих слов, О’Каймор велел принести черепаховый ларец, где хранились бумажные кейтабские деньги — размером с ладонь, окрашенные голубым и с множеством маленьких синих ракушек, переплетающихся столь причудливо, как перья в дорогом многоцветном ковре. Но ни один ковровый мастер не сумел бы сплести двух одинаковых ковров, а эти рисунки были абсолютно схожими, будто бы сделанными не человеческой рукой, а по велению божества! Их не рисуют, пояснил тидам, а вырезают, подобно сеннамитским клеймам, на пластинах каучука, мажут краской, добываемой из морских водорослей, и прикладывают к бумаге. И цена ее тут же становится равной серебряному чейни!

Но смысл последнего превращения в голове у Дженнака никак не укладывался, и он счел его какой-то кейтабской хитростью, придуманной в стране, где не было ни серебряных и медных копей, ни золотых россыпей, а одни лишь пальмы на земле да рыба в море. За хитрость, морские грабежи и редкостную изворотливость в торговых делах кейтабцев не жаловали, однако обойтись без них уже не могли — флот Морского Содружества был побольше, чем у Одиссара, Арсоланы и Коатля вместе взятых. Тем не менее странные их деньги ценились только на Островах, а на побережье Ринкаса в большинстве из портов за них не отпустили бы и кружки прокисшего пива.

Правда, имелось одно исключение — Ренига; почти Кейтаб и все-таки не Кейтаб, ибо страна эта лежала на материке, и ее мореходы пиратством не занимались. Там деньги Морского Содружества шли наравне с серебром или пересчитывались в меры маисового зерна и бобов какао, поскольку собственной монеты Ренига не чеканила. Но было в этой сказочно богатой южной стране кое-что получше — самоцветные камни всех цветов радуги, а сверх того — прозрачные, но такой твердости, что не поддавались они ни стали, ни едким снадобьям. Из камней ренигские мастера делали ожерелья и браслеты, но лучшие и самые дорогие хранились в медных коробочках, на крышках коих была гравирована стоимость драгоценности — в арсоланских дисках и атлийских чейни. Коробочки эти назывались «дхи’тигера» — наперсток; такие одевают на пальцы рыбаки, когда плетут сети.

Поведав все это, О’Каймор снова потянулся к черепаховому ларцу, где под сине-голубыми бумажками блестела начищенная медь, но тут Грхаб с рычаньем вскочил на ноги, пнул своего господина в бок, сбросив с помоста на палубу, и размахнулся. Острый нож мелькнул в воздухе, а навстречу ему мчалось что-то темное, округлое, размером то ли с маленькую тыкву, то ли с пресный земляной плод. Но плод сей оказался смертоносным; не прошло пятой части вздоха, и Дженнак, приникший к палубе, увидел, как у причального столба, рядом с упряжкой, взметнулось пламя. Затем до слуха его долетел грохот и страдальческий бычий рев. Неведомая сила подбросила вверх колесницу, раздирая ее на части, ударил оглушительный раскат грома, огненные языки распахнулись веером, полетели во все стороны, ринулись к кораблю, будто красные многозубые стрелы.

И сразу же раздался ягуарий рык, да такой громкий и гневный, что заглушил мычанье израненного быка. Ревел О’Каймор, яростно приплясывая на тлеющих досках помоста и прижимая ладонь к левому боку; меж пальцев его сочились багровые струйки, почти незаметные на фоне красного одеяния, и Дженнак не сразу понял, что видит кровь.

Он вскочил и бросился к помосту. Сюда уже бежали кейтабские мореходы, кто с мечом, кто с взведенным самострелом, кто с горшком воды или парусиновым полотнищем. Грхаб топтался вокруг О’Каймора, но если тот выплясывал от боли, то наставник давил огненные язычки подошвами своих тяжелых сапог. Как всегда, сопровождая Дженнака в город или в иное людное место, он облачился в панцирь, надел шлем, наплечники, поножи и широкие шипастые браслеты; судя по всему, доспехи защитили его от огня и обломков колесницы, градом сыпавшихся на палубу.

Разделавшись с начинавшимся пожаром, Грхаб спрыгнул вниз и оттолкнул своего ученика от помоста.

— Остынь, Джен! Кейтабцу без нас помогут. А мы взглянем, что за крыса валяется на площади. — Он вытянул мускулистую руку. Люди, заполнявшие харчевню, уже пришли в себя после ошеломительного грохота, и теперь Дженнак услышал их выкрики. Голоса звучали тревожно.

Торопливо спустившись по сходням, они с Грхабом подбежали к причальному столбу. Здесь валялись остатки колесницы — пара искореженных колес да передок, окованный бронзовым листом; выбитые в бронзе соколы с расправленными крыльями были теперь скручены и смяты, и казалась, что птиц настигли в полете разящие молнии. Сам столб покосился, обуглился и почернел; лики Сеннама, запорошенные копотью, смотрели уже не строго, а жалобно и вопрошающе. За что? — как бы спрашивал бог, потрясенный свершившимся. Рука Дженнака непроизвольно поднялась в священном жесте, губы шевельнулись, испрашивая прощение.