"Фантастика 2023-181". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)

Дженнак поднял наплечник, топорщившийся шипами, словно выпуклая спина краба. Края его выдавались над плечами, делая их еще мощней и шире, высокий ворот прикрывал шею и затылок, вниз свисали ремни, похожие на бурые ленты водорослей, — их полагалось закрепить в кольцах, приклепанных к панцирю. Когда Вианна справилась с этим, он перебросил крест-накрест перевязи с мечами и взял в руки шлем, увенчанный головкой сокола.

— Сейчас я его не надену, — Дженнак сунул шлем под мышку, прижав локтем. — Достань белые перья. Тасситач должно быть ясно, кто желает говорить с их вождем.

Когда Вианна, привстав на цыпочки, водрузила ему на голову убор из соколиных перьев, Дженнак почувствовал слабый запах меда и цветов — тот же самый, что окутывал его ночами, едва они опускались на ложе. Здесь, в осажденной крепости, где воды хватало лишь на то, чтобы смочить горло, от тела его возлюбленной все еще струились ароматы благословенной Серанны. Это казалось чудом, но это было так; женская тайна, которую не постичь мужчинам, предпочитающим лить воду в жадные глотки, а не на кожу.

Да, пахло от нее по-прежнему приятно, но лицо осунулось, а под глазами залегли темные полукружья теней. Дженнак, погладив девушку по щеке, вздохнул.

— Не надо было брать тебя сюда, Виа…

Она отмахнулась, легким движением руки взбила пышный султан перьев.

— Ах, мой повелитель, ты снова говоришь пустые слова, а они бесполезны, как молитвы, в которой просят богов о милости. Разве я не счастлива? Я тут, рядом с тобой, дни мои полны, и этого никто не изменит… ни боги, ни люди, ни… — Она внезапно смолкла и подтолкнула его к выходу. — Ну, иди, мой зеленоглазый! Грхаб ждет тебя.

«Что ж, верно, — думал Дженнак, шагая вслед за своим телохранителем к валу. — Все верно! Ты здесь, со мной, и этого никто не изменит — ни боги, ни люди, ни арсоланка, с которой мне придется когда-нибудь разделить ложе. Ибо прошлое неподвластно даже Мейтассе!»

Он поднялся к частоколу, где уже поджидали санраты, и махнул рукой. На вышке грохнул барабан; сообщение передавалось закрытым кодом, что применялся обычно для связи между Великими Очагами. И в Фирате, и во всем тасситском лагере понять его могли лишь два человека — тот кто начертал на клочке бумаги условные значки, и тот, кто внимал сейчас их воплощению в звуки. Они складывались в гулкую рокочущую мелодию и служили таким же ясным и неопровержимым свидетельством происхождения Дженнака, как его зеленые глаза. Равный желал говорить с равным.

Ему пришлось ждать не более трети кольца. От шеренги тасситских палаток отделилось темное облачко, поплыло над выгоревшими травами, распалось на маленькие фигурки всадников; приблизившись на сотню шагов, они замерли — словно стая птиц на бурых валунах. Потом один из степных воинов поднял древко с бычьими хвостами и помахал им в воздухе.

— Лестницу! — велел Дженнак.

В молчании они спустились вниз, перебрались через ров и встали, поджидая небольшую группу спешившихся тасситов. Их также было четверо: вождь в уборе из белых перьев и длинном, расшитом серебряной нитью плаще, еще два воина в украшенных бисером накидках — возможно, сахемы отанчей или кодаутов, и охранник, широкоплечий массивный мужчина с секирой в руках. Когда до одиссар-цев осталось тридцать локтей, сахемы и страж замедлили шаги, потом сели на землю, скрестив ноги; вождь выступил вперед. Плащ его распахнулся, и Дженнак увидел два кривых клинка атлийской работы, висевших у пояса. Зрачки предводителя тасситов напоминали льды горных вершин — такие же холодные, прозрачно-зеленоватые, слегка поблескивающие на солнце. Резкие складки у рта, твердый подбородок и сурово сведенные брови говорили о том, что привычка повелевать родилась на свет раньше этого человека.

Потомки Одисса и Мейтассы глядели друг на друга, стиснув пальцы на рукоятях клинков; степной ветер трепал белые перья над их головами, сверкали пластины доспехов, искрилось серебром оплечье плаща, мечи казались продолжениями рук. Наконец тассит принял позу внимания, предписанную киншу, и, почти не разжимая губ, бросил:

— Я — Оротана, родич Коконаты. Ты кто?

Он говорил на майясском, священном языке Юкаты, коим владели жрецы и светлорожденные всех Велики Очагов, а также многие другие люди — и воины, и глашатаи, и лазутчики, и купцы. Последние, правда, предпочитали кейтаб, универсальное наречие странствующих и торгующих. Но сейчас речь шла о делах жизни и смерти, так что язык кейтабцев, который Дженнак знал в совершенстве, был бы неуместен и оскорбителен.

Выпрямившись и тоже приняв позу внимания, он произнес:

— Да пребудет с тобой милость Шестерых, родич. Я — Дженнак, наследник Одиссара.

На лице вождя мгновенной тенью промелькнуло изумление; пожалуй, наследник одиссарского Удела являлся последним человеком, которого он ожидал встретить у стен крохотной пограничной крепости. В следущий миг черты Оротаны вновь застыли в каменной неподвижности.

— И к тебе пусть будут милостивы Кино Раа, — сказал он, соблюдая освященный веками ритуал. Затем, помолчав, добавил: — Я не слышал о тебе, родич.