Фантастика 2023-189". Компиляция. Книги 1-22 (СИ)

Поссар положил ладонь ему на голову – как верному старому псу, а другую руку протянул навстречу Джареду. И тьма спустилась и ринулась на Джареда, ломая преграду светового колодца. Повеяло холодом вселенской Пустоты, холодом, цепенящем душу. Джаред еще сопротивлялся, но у противника оказалось куда больше сил, чем он подозревал. Он черпал их, отбирая у того, послушно скорчившегося у его ног. И началась боль, пронизывающая каждый дюйм тела, призывающая подчиниться, загасить самому биение жизни, ток крови. Джаред не хотел этого. И знал, что выбор у него – подчиниться или умереть. А Лабрайд не шел к нему на помощь, не вытаскивал во внешний мир, ибо мгновение во внешнем мире растянулось до вечности в этом. Он закрыл глаза, чтобы не видеть торжествующего врага, рванулся прочь, но не ушел, а упал, и падал, падал, проваливался в бесконечность…

Но его подхватили. И чья-то рука держала его руку. Джаред, озираясь, пытался понять, что случилось.

Она выступила из тьмы, и тьма не причиняла ей вреда. Он различил темные волосы и темные глаза. На миг ему показалось, что это Бессейра. Но он ошибся.

– Привет, брат – сновидец!

– Малка… Фатима… Карен?

– Будем считать, что хоть одно имя настоящее, – усмехнулась она.

Ее рука цепко сжимала его предплечье, рука невероятно сильная для такой маленькой и худой женщины. Потом женщина из сна отпустила Джареда и встала рядом. И он знал, что больше не упадет.

– Но ты тьму или за свет?

– Глупости это – за тьму, за свет… Тьма и свет вовсе не враждуют. Все зависит от того, как мы их понимаем

Она вытащила из-за ворота свой оберег на ремешке – «руку Фатимы». Глаз на бронзовой ладони, выведенный белой эмалью, дрогнул и раскрылся, наливаясь живым блеском. И вперился в тех, кто стоял напротив Джареда и женщины.

– Кто ходит через Пустоту, не должен ничего забывать. – На сей раз она обращалась не к Джареду. – Он должен помнить все зло, которое ему причинили, и все зло, которое причинил он. Так же, как я.

* * *

Он навсегда велел забыть себе, как это было. И где… где-то за пределами одной империи, и в пределах другой, в каком-то княжестве между Богемией и Австрией. Впрочем, это не имело значения. Такие господа встречались в любой из стран, где он побывал – до непристойности, пышущие здоровьем и силой, громогласные, хохочущие до колик над собственными шутками. Они не умеют удержать в голове больше одной мысли сразу, да и та, если случайно забредет в могучую черепную коробку – дурная мысль. Зато они пыжатся от гордости, возводя свои корни к небывалым королям и императорам, и каждый, кто не может насчитать в своей родословной десятка благородных предков, ниже в их глазах самого шелудивого пса в их конюшнях.

И тот барон, травивший с утра дичь в своих лесах, и утомившийся благородной забавой, вломился в придорожную корчму, где становился странствующий ученый. Он и не собирался задирать эту пьяную и буйную ораву. И поначалу они не обращали на него внимания, а орали и грозились разнести этот притон – барон, его стремянные, псари и доезжачие, похожие на него, как будто их одна мать родила. Они опрокидывали в глотки жбаны с пивом и молотили по столам пудовыми кулачищами, и еврей-корчмарь униженно приседал при каждом ударе. Там была еще женщина, которая не приходилась барону женой, но вела себя так, как будто все его владения принадлежали ей. Она была такой же здоровой и сильной, как мужчины, и так же несло от нее потом и разгоряченной плотью, и эта плоть распирала платье из узорного бархата, заляпанного грязью и кровью. Она тоже травила кабанов и оленей, и не хуже мужчин могла достать до сердца копьем или кинжалом.