Увы, ожидаемого шоу не наблюдалось. Точнее, жрецы присутствовали, и даже бабка Матрена, если судить по оживлению в мясных рядах, тоже имелась, вот только никаких проповедей, споров или ругани не было слышно. Вместо того все окружили Горыныча, который устроился в центре площади, вытянул шеи, прикрыл глаза и выводил какой-то особо сложный псалом. Стоявшие неподалеку люди слушали, изредка крестились. Даже жрецы прониклись если не текстом, то красотой пения. Во всяком случае, к стенам и заборам они не жались, но и выступать не рисковали. Просто стояли небольшой группой в стороне и слушали.
Василиса быстро достала из поясной сумки бумагу и огрызок карандаша, зажмурилась и набросала схематическое изображение. Детально прорисовывать фигуры не стала, точность была не важна. Все это можно будет делать уже потом, когда война закончится, воины вернутся, а царю захочется на память какую-нибудь картину. Сейчас же ей хотелось увидеть, есть ли какой эффект от пения Змея.
Результат не заставил себя ждать. Едва девушка открыла глаза, как поняла, что Елизар Елисеевич не мог придумать тактики лучше. На изображении ее были жрецы, был Горыныч, но были и две силы. Одна представлена в виде голубя, кружившего над трехголовым певцом, на втором, то самое неведомое нечто, вот только оно пряталось в тени жрецов, словно сжигаемое невидимым огнем. Сами же жрецы смотрели над головой певца, на невидимого простому глазу голубя.
Долго рассматривать картинку времени не было. Шум приближался, Василиса уже четко выделяла голос бабки Матрены. Если раньше можно было надеяться, что покупателю всучили залежалый товар, то теперь надежда исчезла. Решив, что именно сейчас ей меньше всего хочется выслушивать бесконечный поток жалоб на боли в спине, ногах, голове и вообще везде, кроме языка, а слабительного с собой у нее не было, колдунья предпочла тихо исчезнуть в сплетении торговых рядов.
Горыныч приоткрыл один глаз, проследил, куда скрылась Василиса, затем скосил его немного, обнаружив главную сплетницу Городца, после чего снова зажмурился. Новое песнопение, которое он выбрал, посвящалось одному из святых, поминаемых в этот день. Сам он научился бороться с наистрашнейшей городской напастью простым способом – делал вид, что полностью поглощен пением, ничего не видит, не слышит, а об обонянии и говорить не стоит, оно змеям, вроде как, и не положено. И не важно, что он всех слышал и чуял. Не видит же.
Василиса медленно шла по рядам, прислушиваясь к разговорам. О том, что войско куда-то отправилось, почти не говорили. И не потому, что не заметили. Просто люди сами не хотели обсуждать такие вещи, когда в городе странные чужаки. Ушли служивые и ушли. Слухи о том, что большое войско идет, давно просочились. Сам Елизар Елисеевич постарался, чтобы вести о войне дошли до людей. Люди услышали, и, как ни странно, истолковали все верно. Не хочет царь-батюшка при шпионах вражьих объявлять, что ведомо ему все. Вот и действует осторожно. Одни войска ушли, другие пришли, а кто куда направился, то при чужаках не стоит обсуждать.
Куда больше удивляло девушку то, что никто не торопился расправиться со жрецами. Их жалели, говорили, что сами они подневольные. И ладно бы только тем, кто их сюда отправил ответ давать, но нет, бог этот с них глаз своих не сводит. То ли рисунки Василисины кто видел, то ли нарочно позволили информации утечь. Главное, не тащили топить в Итиле, камнями в них не бросали, драк не затевали. Не иначе тоже распоряжение на этот счет было, да не простое, а намекающее, что со всеми зачинщиками и исполнителями будет. Может, не самое лучшее решение, надо было жрецов запереть где-нибудь, с другой стороны, еще неизвестно, как бы на это бог неведомый отреагировал. Так что царь-батюшка предпочел рискнуть, но не допустить беспорядков.
Нужные травы Василиса нашла быстро. Было их не так много – почти все они с Ягой уже скупили да на нужды войска потратили. Но и того, что оставалось, должно было хватить до конца весны, когда можно уже будет на луга да в леса отправляться, запасы на зиму делать. Если за клюквой по болотам скакать не придется.
А в домике девушку уже поджидал царевич со свежими новостями. Позднее и ему предстояло отправиться к войску, но пока была возможность, матушка-царица предпочитала, чтобы сын рядом с ней находился. Елизар Елисеевич предпочитал не спорить, чтобы жена лишний раз не нервничала. И так с трудом уговорил, чтобы сын мог пусть не воевать, но хоть посмотреть, как в походных условиях люди живут. О войне и речи не шло. Сам наследник понимал, что на этот раз отличиться ему не выйдет, но матушку лишний раз беспокоить не хотел. Слетает, пробудет там седмицу, а после назад. Обидно, но что делать. Был бы у него брат, а то и двое, не так бы родительница тряслась. Хорошо бы на этот раз мальчик родился.
– Прятаться прибежал или жаловаться? – когда они оказались в горнице, поинтересовалась девушка.