"Сейчас он упадёт к моим ногам. Я мило улыбнусь и обещаю ему быть его в шестнадцать лет, когда стану полноправной. Он уйдёт в монастырь или в отшельники, и о нас сложат песни и стихи. А после выпуска из школы я, чтобы эти песни и стихи получили достойное завершение, приду к нему и одарю его своей любовью, выведя из отшельничества и вернув в мир".
И тут раздался укоризненный, и на сей раз очень серьёзный, голос матери:
— Я понимаю, что ты одна из лучших учениц в школе и уже сейчас можешь заставить мужчину потерять голову и упасть к твоим ногам. Но ведь тебя и думать, и чувствовать учат, а не только действовать. Пойми, что будет дальше, если так случится.
— О нас сложат песни и стихи, мы прославимся. Он уйдёт от мира, потому что иначе будет опозорен, да и меня он забыть не сможет. А в шестнадцать лет я приду к нему, как небесная фея, и верну его в мир. После этого о нас напишут ещё и романы.
— Как прекрасно! Это если бы всё было, как ты задумала. Но ведь мир не тобой придуман и живёт по своим законам. Ощути, что будет, когда ты станешь приближаться к шестнадцати годам.
Алтиросса вдруг посерьёзнела. Хотя она ещё сидела на коленях у Тора, она уже не очаровывала его, а думала, или, скорее, чувствовала, что же может быть.
— На него будут охотиться те, кто проходит испытание на Высокородных. И может быть, охота одной из них завершится успешно. Тогда роман будет с печальным концом.
— Это не самое страшное. Почувствуй и подумай ещё.
И тут девочку перекосило от ужаса и отвращения.
— Йогини со всей Империи, а то и со всей Земли, стянутся к его келье. И какая-нибудь из них ведь его высосет.
— Наконец-то ты пришла в здравый ум и здравые чувства. Теперь можешь идти.
Все расхохотались, и девочка убежала. А Тор был в удивлении. Почему это на него стали бы охотиться? Кто такие йогини? И как, однако, учат этих гетер! Маленькая девочка разбирается в отношениях людей, наверно, получше его самого. А думать умеет уже лучше большинства мужчин. Но отвлекаться сейчас было нельзя. Гетера продолжала разговор.
— А уж какие слухи ходили о тебе и твоей жене, можешь судить по тому, что сейчас в Высокий Суд привезли моего знакомого поэта Ука Тарролита, который сочинил целую балладу про тебя и твою жену. Петь её мы не будем, поскольку она уже признана сатанинской и клеветнической, а вот о чём в ней говорится, я вкратце перескажу. Там ты обвиняешься в том, что закаляешь своё оружие в крови девственниц-рабынь, затем в диком сатанинском порыве берёшь их прямо на наковальне и вырываешь у них внутренности. А жена твоя перед этим даёт жертвам такие снадобья, что они даже в момент, когда у них внутренности вырывают, стонут от страсти и умирают в любовном экстазе. После чего жена берёт на ложе тебя, окровавленного, и наслаждается с тобой грешными ласками.
— Какая мерзость! — с отвращением сказал Тор.
— Да, мерзость! Но вся Валлина её распевала. Теперь народ, конечно же, склонился в другую сторону, все тебя превозносят, как единственного за многие годы вырвавшегося очищенным из застенков Высокого Суда. Но от любви народной до ненависти народной один шаг. Впрочем, и обратно тоже, — со вздохом добавила гетера.
— Так что — и поэта сожгут?
— Скорее всего, нет, — ответила Толтисса. — Если он сам не запутается и не изолжётся от страха, то его, вероятней всего, присудят к покаянию и лишат гражданских прав за доверие пустым слухам. Самый максимум — продадут в рабство, но такой сладкогласый и полностью бесстыдный тип в рабстве не пропадёт.
Вот тут Тору стал страшно. Он понял, какая пропасть уже зияла и перед ним, и перед всеми его близкими. До сих пор он всё равно считал слухи разговорчиками ничтожной группки завистников, да их и не осмеливались передавать ему в полной мере. А теперь стало видно, что был почти что "глас народа — глас Божий".
Почувствовав, что Мастеру нужна её помощь, весьма удовлетворённая всем разговором и ходом праздника, гетера попросила всех продолжать веселье, а сама ушла с Тором на ложе любви.
Тор, проснувшись, обнаружил, что Толтисса уже занимается гимнастикой поз. В теле была какая-то лёгкость, и как будто никаких последствий от вчерашнего страшного дня. Да и воспоминания о ночи были самые лучшие: любовники очень быстро нашли гармонию. Тор тоже сделал несколько энергичных боевых упражнений, но его всё время невольно отвлекал вид изгибающегося, как змея, тела гетеры. "Как ты красива!" — выдохнул, любуясь, Тор. А Толтисса лишь чуть-чуть улыбнулась поощрительно. В одной из поз наверху оказалось соблазнительно открытое женское место, и Тор не выдержал. Ему хотелось погладить эту прелесть, но губами и рукой казалось пошловато. Он неожиданно для себя провёл по женским губам мужским достоинством. Толтисса вздрогнула и даже застонала.
Когда она кончила гимнастику, она обняла Тора, не сливаясь, и сказала: