Как только нашел нужный показатель, начал искать жертв. Двух дерущихся Расточителей было слышно со скалы, на которой я устроился. Их-то я и использовал. Оба были 280 уровня. Тяжелый труд на них хорошо повлиял. На время ритуала наш совокупный уровень здоровья был 229 520 единиц. Просто звери с чудовищной выносливостью, что было очень хорошо. Я стоял у границы резкого увеличения ментального урона. Она была видима так же, как красные волны от кристалла крепости первого уровня Ада. До этого белесого барьера было метров пять, и чем ближе, тем сильнее урон от ауры.
Я снова провел в игре пятьдесят часов, уж больно сильно увлекся артефакторикой и магией крови. Последние два месяца не было возможности почитать книги и поучиться, а тут благодать, главное — не забывать лечиться. Две жертвы уже были, так что крови предостаточно.
Артефакторика создавала предмет, который влияет на ментальное тело, тем самым давая тому новые возможности или просто увеличивая характеристики. А ментальное тело, в свою очередь, влияло на физическое. Сейчас я использовал кости, дерево, кусочки металлов для создания простейших предметов. А потом наносил руны. По сути, получалась та же артефакторика, только чары накладывались не обычной магией, а ритуальной магией крови.
Задача заключалась в том, чтобы прокачать профессии кузнеца и плотника до максимума. Это позволит создавать предметы с бонусом +200 %. Ремесленного навыка у меня не было, так что пришлось обходиться высококачественными предметами с базовыми бонусами от материала. Свои бонусы я буду создавать куда более эффективным путем.
Ритуальная магия строится на основе особых предметов силы: кристаллах маны, жертвах, травах, частях тел животных и т. д. В моем случае это давало бонус +200 % и еще немного от прокачанной магии крови.
У мастеров-артефакторов принципы аналогичные, а ритуальная магия использовала только кристаллы маны. Мои методы считались слишком кровожадными и древними.
Мне нужен был нож для резки по кости, поэтому пришлось изготавливать его в кустарных условиях. Один из колышков лечения я переделал. Получился нож-пилка, а еще его можно было метать. Им я и вырезал из костей колечки. Оказывается, это очень просто. Когда началось замедление роста показателей, начал вырезать на них руны. Потом были костяные иголки, ножи, ложки, дверные ручки. А когда кости закончились, я переработал их в костную муку для ритуала.
С металлом пришлось повозиться. У меня не было возможности делать проволоку для колец и цепей. Пришлось выбивать формочки из камня и заливать туда расплавленный металл. А то, что я мог гнуть пальцами раскаленные болванки металла, было хорошим бонусом. Весь металл пошел на кольца и проволоку. Все обычные предметы я разрушил на материал. Ткань выкинул, а металл использовал. Все ценные предметы с неизвестными характеристиками я носил с собой все время и не трогал их.
Мне нужны были новые материалы. Потому жертв своих был вынужден убивать, а от прокачки ментального сопротивления временно отказаться. Следующие два дня только этим и занимался.
У расточителей, скупцов, ростовщиков и прочих личностей была целая гора материала. Все, что я находил, тащил к себе на каменное плато. Было весело воровать сундуки с камнями и убегать от мобов. От сундуков мне нужен был металл, бывший их основой.
Я так увлекся, что не заметил, как прошло пятьдесят часов. Пришлось закапываться в грязь в спешном порядке. Только глаза и нос было видно.
Элиза вела наблюдение за Анжи уже почти семь месяцев. Все это время она тоже играла в «Хризалиду» и смотрела, как играют ее подопечные. Для всех детей эта игра стала открытием, лучом надежды. Они были счастливы обрести родителей, пусть и игровых, но очень похожих на реальных. Все проекты, создававшиеся ранее, были какими-то картонными по сравнению с «Хризалидой». Сразу после завершения бета-теста детям с игровыми родителями предлагалось переселиться в новый игровой мир. Когда ребенок входил в игру, он оказывался в кругу все той же семьи, но в новом мире.
Случай Анжи был исключением, хотя данные психологического состояния говорили, что мальчик чувствует себя нормально. Элиза в это не верила. Он уже семь месяцев в какой-то локации, где все время вечер, а небо затянуто черными облаками с красными переливами. Сначала лежал не двигаясь десять дней, а потом две недели бегал по пепельной пустыне. Элиза прекратила наблюдать. О том, что мальчик пытался подружиться с обитателями туманной пелены, даже вспоминать было страшно. А как иначе можно понять его желание привлечь внимание? А потом он сам убегал от ее обитателей. Больше всего это напоминало Ад. Но вот как он туда попал — неизвестно.
Попытки идти на контакт игнорировались, угрозы лишь усугубляли положение. Даже испытание тишиной он прошел на ура. На последних десяти занятиях ни Элиза, ни Анжи не сказали ни слова. Он просто садился и не шевелился, а в игре был активен и жизнерадостен, во всяком случае, в первое время.