"Фантастика 2024-13". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)

— Егорка, ты на бас-гитаре играл? — спросил Мулявин.

— Все гитаристы пробовали хоть раз.

— Так попробуй ещё. Мне нужен дублёр Бернштейну.

— Только же пришёл…

— Да. И я не уверен, что КГБ выпустит его в Мексику. Фамилия, видишь ли, неподходящая. Пусть будет белорус для подстраховки.

— Спасибо, Владимир Георгиевич!

— Ставку я выбью. Будешь на правах музыканта, а не шнуры таскать. Всё, отдыхай. Завтра в десять в филармонии.

Егор положил трубку.

— Как быстро всё меняется…

— Тебя не берут? — встревожено спросила Настя.

— Берут. Но с условием переучиться на бас-гитариста. Чтоб был как Пол Маккартни в «Битлах». Больше денег, но ещё больше пахоты, чем в российском турне. Представь, Мулявин опасается, что нашего бас-гитариста Борю Берштейна не выпустит КГБ, потому что он — еврей. И Аркадия Эскина не пустят, хоть он — мировой мужик. Но тоже еврей. Правда, за клавишами у нас Паливода ещё, парни как-то друг дружку замещают. Прости, тебе это скучно.

— Нет-нет, продолжай!

Она глазами показала, что пока мама не уехала, только и остаётся — сидеть подальше друг от друга, болтая на отвлечённые темы. Лучшими оказались байки про гастроли — про прилетевшего на сцену гуся, например.

— А как же поклонницы?

— Поклоняются. Если бы мы работали как люди, один-два концерта в день, то некоторые из парней отрывались бы. Утром глазами стреляют, к третьему выступлению глаза тусклые, после четвёртого — ноги не идут, подгибаются. Как говорит наш Дёмин, осветитель и помощник администратора, мне бы женщину — тихую и ласковую, чтоб легла рядом, не мешала спать и отгоняла других. Кроме шуток, нас охраняют. Милиция стоит на входе и на выходе. Слава Богу, моя рожица не примелькалась, да и потом не примелькается, бас во втором ряду. Фронтмены — Мулявин, Кашепаров и Дайнеко. Ещё Мисевич с флейтой запоминающийся. Им прохода не дают, в магазин не выйти.

Посреди разговора Настя встала и села к нему на колени, обняв.

— Ей назло? — шепнул Егор.

— Да ну её! Скучала. Хочу к тебе. Скорее бы уже её поезд.

— Анастасия! Не проводишь ли меня на вокзал? — наивно спросила Екатерина Вацлавовна и убыла одна.

А Настя принялась показывать, насколько соскучилась в самом деле.

* * *

ЦУМ «Минск» находился метрах в трёхстах от филармонии, за гастрономом «Столичный». Егор, зашедший внутрь за хозяйственной мелочью перед репетицией, увидел Юру Серёгина и хотел приветственно махнуть ему рукой, как вдруг заметил настороженно-вороватый взгляд администратора, будто тот боялся слежки. Рискуя опоздать и получить втык от Мулявина, осторожно последовал за ним.

Серёгин несколько раз проверился у зеркал, купил пару общих тетрадок, а потом пошлёпал наверх к отделу музыки. Борисовские как бы гитары его ни в малой степени не заинтересовали. А вот пластинки «Песняров» — очень даже.

Не дожидаясь, когда он дойдёт до грохочущей кассы пробить покупку, Егор быстро зашагал к филармонии, срезав угол через двор за гастрономом. Заканчивался всего второй месяц жизни в Минске, не считая гастролей, а он уже неплохо ориентировался в этом, в общем-то, небольшом по сравнению с Москвой-2022 городе, кое-где узнал даже короткие тропки.

Успел вовремя, даже на минуту раньше Мисевича и Мулявина.

Худрук принёс новость: на концертах администрацией филармонии поручено спеть песню протеста на испанском языке. Предложена была испанская L’Estaca авторства Льюиса Льяка. Написана в шестидесятые годы и повествует о надежде испанского народа о свержении фашистского режима генерала Франко.

Репетицию почтил визитом Волобуев. Он цвёл, видимо, имея некоторое отношение к выбору саунда. Даже счёл уместным сказать несколько слов.

— Товарищи! Как мы знаем, фашистский генерал Франко умер, диктатура рухнула. Правда, испанский пролетариат не нашёл в себе сил окончательно сбросить иго империализма. Самые сознательные рабочие, как нам докладывают из Испании, продолжают петь L’Estaca, рассчитывая на освобождение страны и восход солнца социализма, вспоминают дружбу с Советским Союзом в предвоенные годы. Поэтому учим слова. Право на исполнение песни оплачено.

Почему-то не оплатили ни ноты, ни качественную запись. Или просто Волобуев забыл их принести. Песню слушали на кассетном магнитофоне, фотокопию текста раздали каждому.

Звучало она здорово, энергично, несмотря на общий лирический настрой и небыстрый темп. Прилагался и перевод, но без рифмы и стихотворного размера. Пелось о людях, прикованных цепями к столбу. Он прогнил, и если поднатужиться, то он рухнет, рухнет, рухнет[37].

Три раза повторялось tomba, tomba, tomba, что, наверно, и означало трёхкратное обрушение. Мелодика слов настолько соответствовала мотиву, что Егор во время последнего повторения припева обнаружил, что повторяет tomba, tomba, tomba за испанским певцом.

Когда прозвучали последние аккорды, он уже нацепил на себя «Музиму» и положил слова перед собой на пюпитр.

— Владимир Георгиевич, можно?

Мотив он подобрал с первых касаний струн.

— L'avi Siset em parlava de bon mati al portal…

Закончив словами по-русски «рухнет, рухнет, рухнет, наверняка уже прогнил», вопросительно посмотрел на музыкантов.