Полночи я вертелась на раскаленных простынях, не в силах уснуть. Вставала, трясла занавесями и покрывалом, прогоняя бессонницу, снова ложилась, но мои глупые ритуалы сегодня не помогали.
Дом погрузился в тишину, но казалось, что я слышу стук чужого сердца…
Мысли о Крисе не давали успокоиться.
И пришлось прибегнуть к последнему средству.
Я вытащила спрятанный тубус, открыла его и осторожно развернула портрет. Свет включать не стала, лишь отодвинула занавеску, впуская в комнату лунный свет. Да и не нужна была мне лампа, чтобы увидеть ту, что была нарисована на холсте. Тонкие черты женского лица я знала наизусть.
В моей памяти не сохранились первые дни в приюте Лурдена. Я не помнила ничего из своей жизни до него. Все, что связывало меня с прошлым — портрет в старом тубусе. Он был в моих вещах, когда меня оставили у дверей приюта. Женщина на холсте смотрела вдаль. И каждый раз мне хотелось, чтобы она повернула голову и взглянула на меня. Увидела. Улыбнулась…
Но это был всего лишь старый портрет.
Нарисованные черты я знала, как свои. Но не знала, кем мне доводилась эта женщина. Была ли она моей матерью? Ответа у меня не было. Но я хотела верить, что да.
Этот тубус я хранила всю жизнь, как свое единственное сокровище.
Прикосновение к нарисованному лицу всегда успокаивало и наполняло тихим умиротворением. Словно кто-то шептал мне ласково: все будет хорошо…
Так случилось и в этот раз.
Успокоившись, я наконец заснула.
Завтракала я в одиночестве. Кристиан ушел, когда я спала. Воспоминание о вчерашнем вечере отбивало аппетит, даже вкуснейшая каша с орехами и ягодами не могла его вернуть. Меня затягивало в океан, я тонула и совершенно не понимала, что с этим делать.
Поэтому Альфа встретила хмуро и неприветливо. Да и ненастная пасмурная погода с мелкой крошкой снега, покалывающего лицо, не способствовала веселью.
Не выспалась? — отметил Нордвиг мою мрачность, открывая дверцу мехомобиля.
Я буркнула что-то в ответ и сунула нос в воротник шерстяной накидки, подбитой мехом. Занятия отменили, так что вместо формы пришлось надеть теплое синее платье. Альф выглядел столичным модником: под длинной волчьей шубой виднелись бордовая рубашка, расшитый серебряными розами и золотыми птицами парчовый жилет и наглаженные брюки. Зеленый камень в мочке его уха перемигивался с родовым перстнем на пальце, массивной шейной булавкой и золотыми часами в нагрудном кармашке. Но щеголеватый вид не мог скрыть глубокие тени под глазами парня и нервную дрожь его рук, слишком крепко сжимающих руль.
— Едем к маяку, — напомнила я. — Ты ведь помнишь уговор?
— Не вздумай меня обмануть, — с угрозой произнес Альф. — Если ты не дашь мне новые знаки…
— Я не обману.
Несколько мгновений он смотрел с подозрением, потом резко нажал на педаль, и мехомобиль сорвался выпущенной стрелой. Я ойкнула, едва не прикусив язык, и вцепилась в сидение. Альф оказался бесшабашным водителем. Он гнал даже по бездорожью, не обращая внимания на камни, летящие из-под колес, и ветки, скребущие по кузову нашего транспорта. Глаза парня горели, волосы растрепались, и он снова выглядел слегка безумным.
Всю дорогу я вспоминала святых и размышляла, что с такой жизнью мне точно пора учить молитвы. Они мне пригодятся!
Зато доехали мы быстро.
Белый каменный постамент с маяком вырос как-то неожиданно. Мехомобиль взвизгнул колесами, когда Альф остановил его и повернулся ко мне.
— Приехали, выходи!
Я выбралась наружу, осмотрелась. Солнце едва поднялось над Взморьем, снег прекратился. Маяк, издалека казавшийся небольшим, вблизи выглядел весьма внушительно. Круглое здание без окон возвышалось на краю скалы, над темной верхушкой с криками кружили чайки. Некогда белые стены от времени пожелтели и облупились, красивый постамент пошел трещинами, на всем лежала печать запустения. Ленивые волны бились о берег и рассыпали брызги на песок.
Но самое главное, здесь и правда было изваяние эфрима — совершенно целое, выполненное в полный рост! И черное, что странно контрастировало с белыми, облупившимися стенами маяка. Чудовище было изображено над входом. Казалось, миг — и зверь спрыгнет со стены. По бокам от эфрима скалились другие чудовища Мертвомира, цепью окружая круглое здание.
— Альф, почему вокруг так много изображений этих тварей? — вдруг спросила я. — Они повсюду, разве это не странно? По всей империи!
Даже за Дурденом у заброшенных склепов высились статуи эфримов и хриавов.
— Думаешь отвлечь меня глупыми вопросами? — проворчал Нордвиг, оглядываясь. — Бестиарий чудовищ создали в назидание потомкам. Изваяния запрещено уничтожать. Мы должны помнить о тварях и остерегаться их.
Я окинула маяк задумчивым взглядом. Бояться? А может, все наоборот? Может, кто-то изобразил этого хриава, потому что тот был ему… дорог? Может, это памятники тем, о ком кто-то скорбел?
— Хватит глазеть! Давай знаки! — одернул меня Альф, не дав додумать мелькнувшую в голове мысль. Его глаза возбужденно горели.
Я обернулась к парню.
— Альф, это опасно… — попыталась я его образумить и отшатнулась, когда лицо Нордвига исказилось в злом оскале.