— Ты больше не испытаешь боль, — прошептало оно, касаясь перьями моей щеки. — Но ее испытают другие…
У четвертой вместо лица был обглоданный череп, а вместо рук — загнутые ножи. Ее волосы венчала корона из костей и звезд, а костлявое тело обвивали мерцающие шелка. Она молча прикоснулась к моим губам ледяным поцелуем.
Я решил, что никогда не стану называть ее имени.
Я снова закрыл глаза.
Страх, Ярость, Боль и Безымянная.
Тени.
Те, которые я призвал. Напоил своей жизнью. Мой Дар.
Очень медленно я положил руку на грудь. Туда, где тело еще помнило боль удара. Сталь, легко разрезавшую кожу и мышцы, пробившую их насквозь. Раны не было. Пальцы нащупали тонкий шрам — все, что осталось от смертельного удара. Медальон, который я когда-то нашел, оказался не пустышкой. А исцелением от смертельной раны.
Вот только вместе с ножом мое тело приняло новый Дар. Или Дары?
Сталь, деревянная рукоять и веревка оплетки. Память запечатлела нож в мельчайших подробностях.
Даже пять Даров было слишком много.
Шатаясь, я поднялся. Тени кружили вокруг, свиваясь, сплетаясь, танцуя и смеясь. Касались меня бархатными пальцами, холодными губами, зубами и перьями. Приветствовали меня. Ждали. Торопили.
Порождения темной стороны. Исчадия Бездны. То, что не должно существовать в этом мире. То, чего никогда в нем не было. То, что я воплотил…
Я ощущал их своей кожей и стылой кровью.
— Они все тебе врали, — шептала Боль. — Все врали… Везде ложь. Твой отец врал — и потому погибла твоя мать… Верховный февр врал и прикрывал свои преступления… Леди Куартис врала… Малый Совет… Вивьен…
— Заткнись!
— Она тоже врала… Больше всех… Столько лжи… Все врали…
— Ложь… Ложь… Только ложь. Ничего настоящего…
— Притворство…
— Убить… убить…
Я закрывал глаза. Облизывал сухие, потрескавшиеся губы.
Ложь. Я ненавижу ее.
Мир стал бы лучше, если бы каждое слово и обещание выжигало на коже клеймо. Или стягивало горло удавкой.
Мир стал бы лучше, а люди научились не врать.
Или вымерли.
— Скорее… Скорее… — торопили мои спутники. Распадались нитями тьмы, собирались снова. — Иди, иди! Рвать… Пылать… Убивать… Дай нам всех. Дай, дай, дай…
Спотыкаясь и скользя руками по влажным стенам, я пошел. Сначала медленно. Потом — быстрее. Тени стонали и выли. Еще, еще…
Но меня это совсем не трогало.
Я шел долго. Иногда снова проваливаясь во тьму. Иногда растворяясь в ней. И возвращаясь снова. Снова видел живые тени. Снова шел.
Подземелье Вестхольда тянулось нескончаемым лабиринтом.
— Как я здесь оказался?
— Мы принесли тебя, господин… здесь древняя тьма… здесь мы сильнее…
Я сжимал зубы и шел дальше. Стараясь не думать. Не вспоминать. Память ранила, делала слабым.
Идти. Дышать. Не думать.
Когда впереди забредил тусклый свет, я протер глаза, думая, что это снова плод моего воображения. Так уже случалось не раз в этой тьме.
Но свет не исчез. И в глотку полился свежий воздух.
Я все-таки выбрался.
Шатаясь, дошел до низкого проема и выполз наружу. Над Двериндариумом высился звездный купол ясной морозной ночи. Полнобокая луна качалась на бархате неба. Я стоял на присыпанной снегом земле — без одежды, обуви и запирающего браслета. Недалеко от полуразрушенной сторожевой башни Вестхольда. А на посту, где обычно караулил дозорный, топтался ширв. И увидев меня, он бросился в атаку.
Тень выплыла из-за моей спины и прошла сквозь зверя. Тот рухнул на снег без единого звука. А тень обернулась — блеснула корона из костей и звезд. Блеснул череп вместо лица. И Безымянная слегка поклонилась.
— Никто не причинит вреда, господин, — шепнула Боль.
— Никто из живых больше не прикоснется, — подтвердил Страх.
— Я не просил… — собственный голос показался сиплым и больным.
Безымянная рассмеялась, скрещивая изогнутые ножи вместо рук.
А потом тьма расплескалась и опустилась на мои плечи плащом.
Страх обвил черным наручем левое запястье. Боль — правое.
Ярость сдавила шею торквесом. Тени разорвались за спиной крыльями, легко подняли меня в воздух и опустили на ледяные камни разрушенной башни.
Я смотрел сверху на обрушенное крыло Вестхольда, на обломок железного моста, на пустые дома и темные окна.
Чем стал Двериндариум?
Чем стал я?
Усмешка раздвинула губы. Потому что мысли больше не вызывали чувств. Ни страха, ни боли, ни ярости.
А смерть?
Она — мои крылья.
Марина Суржевская
Забытое
Глава 1. Новая жизнь, новые правила
Кристиан говорил: «Мы не всегда выбираем свою судьбу. А еще — порой жизнь несправедлива и ставит нас перед трудным выбором».
Сейчас я добавила бы, что этот выбор может быть фатальным, ранящим или даже губительным…
Но убиваться о нем — лишь напрасно терять время, которое можно потратить на то, чтобы хоть что-то исправить.
Я тряхнула головой и вышла на порог. На миг зажмурилась от снега, слепящего глаза — день выдался ярким и солнечным. Вчерашний снегопад укрыл Двериндариум покрывалом, таким чистым и сияющим, что хотелось рухнуть на белую перину и как в детстве раскинуть руки-ноги!
Но, конечно, я не стала этого делать.
Лишь натянула варежки и сжала рукоять корзины.