Фантастика «Фантакрим-MEGA»

Едва Нилрон закончил читать, его факел яростно замерцал — прогорел почти дотла. Нилрон представил себе путь назад, сквозь лабиринт, и его проняла дрожь. Самочувствие Нилрона не улучшилось, когда, проходя мимо алтаря, он увидел на плоском камне, закрывающем неизвестно куда ведущий ход, особый символ и заметил, что мох вокруг камня совсем недавно был вытоптан.

Путь назад оказался ошеломляюще трудным. Он вышел к основанию ведущей вверх спиральной лестницы как раз тогда, когда факел мигнул в последний раз и потух.

Нилрон несколько успокоился и быстро зашагал по спиральным пролетам, левой рукой нащупывая стену. Полное отсутствие видимости обострило все остальные чувства в высшей степени, и он уловил цокот копыт своей лошадки, переступавшей на месте после каждого удара грома. Он был уже почти наверху, когда услышал шум дождя, почувствовал сырость в воздухе.

Войдя в чернильный мрак храма, Нилрон был неприятно поражен тем, что воздух стал не только более влажным, но еще гуще пропитался странным кислым запахом. Он нащупал спуск с алтаря и на слух двинулся туда, где постукивал и шаркал копытами его пони. Споткнулся о вьюк и чуть не упал, рефлекторно вытянул руку. Рука коснулась гладкой шерсти на боку пони. Нилрон успокаивающе похлопывал и поглаживал этот бок, когда услышал звук — такой неуместный, что не сразу определил его как неистовое ржанье своего коняги. Неуместность же заключалась в том, что звук донесся снаружи храма.

В это мгновение зал осветился. Вспышка молнии выхватила из мрака оскаленную пасть киреша и силуэт монстра в желтой маске, державшего зверя на поводу. Нилрон ощутил горячее, зловонное дыхание киреша за миг до того, как челюсти сомкнулись на его голове.

Снаружи лил дождь, и из мрака доносился стук копыт лошадки, скачущей прочь по мертвым улицам ‘Иджирота.

Пер. с англ.: Е. Дрозд.

Мэрион Зиммер Брэдли Дикарка

Такие истории рассказывают вечерами на глухих фермах у Катскилских гор, где я выросла. Автострады тянутся здесь от города к городу, и на фабриках можно заработать много больше, чем перекапывая каменистую землю, но не стоит думать, будто здесь все исхожено и обжито. Между фермами лежат леса, много миль леса вокруг полей, ночью под самые окна приходят кролики и олени, и даже волки с рысями забредают сюда из Канады в голодные времена. Тогда, говорят, и рождаются у одиноких женщин, живущих среди лесов, дети, похожие на Хельму Ласситер…

Роджер Ласситер убрал пальцы с клавиш фортепиано и посмотрел на всхлипывающую у двери жену.

— Хельма, дорогая, ради бога, извини! Я не знал — и не слышал, как ты вошла.

— Конечно, — Хельма вытерла слезы, и на ее заплаканном лице мелькнула на мгновение робкая улыбка. — Если бы я знала, что ты хочешь играть, я бы не вернулась домой так рано.

Она пошла через комнату; Роджер поймал ее за руки, притянул к себе.

— Тебе было хорошо с Нелл Коннор?

Она опустила глаза.

— Я не была у Нелл, Роджер. В лесу так чудесно. И сегодня полная луна…

Он нежно обнял ее за талию и прошептал:

— Ты — самое дикое дитя природы, какое я только знаю, — и с удивлением и опаской посмотрел в окно, на угрожающе темную полосу дубов, кленов, берез, подступающих к самому дому, потом снова взглянул на Хельму.

Она была очень красива: загорелая, светловолосая, изящная до хрупкости, но сильная, с шелковистой кожей и темно-серыми глазами, загоравшимися янтарным, странным, зеленым с золотыми искорками светом, когда она сердилась или была чем-то возбуждена; удивительно гибкая и пластичная — он даже думал, что жена когда-то танцевала в балете. Она никогда не рассказывала про свое детство, только однажды заметила, что в четырнадцать лет сбежала с фермы в Адирондакских горах. А когда они встретились, ей было двадцать три. Встретились чисто случайно в плавательном бассейне в Олбани; Роджер сопровождал туда парочку не в меру шаловливых племянников и был ошеломлен ее грацией, отточенной красотой движений — будто русалка из легенд явилась порезвиться в свой морской дом. А когда она, одевшись, вышла из гардероба — в дешевой юбке и блузке, с зачесанными назад волосами, ногами, зажатыми в неуклюжие, скособоченные чулки и туфли, он был ошеломлен снова. Это было как внезапная ржавчина на сверкающей золотой монете.

Но он не забыл скользящую в воде, смеющуюся нимфу из бассейна. И никогда не забывал. Очень скоро открылось, насколько ей лучше в лесу, вдали от городской суеты. В квартире Хельма чувствовала себя как в клетке. И после свадьбы они построили маленький дом здесь, на самом краю леса.

Дом строили своими руками, проводя ночи в палатке среди леса. Хельма, казалось, расцветала день ото дня живой, танцующей красотой. А в первую ночь в новом доме она прошептала ему на ухо: «Мне кажется, палатка мне нравилась больше!»

Даже зимой она предпочитала спать при открытых дверях.

Он улыбнулся и тихо сказал то, что говорил уже не один, раз:

— Я думаю, ты не женщина, а настоящая лесная кошка, Хельма.

— Конечно, — она ответила, как всегда. — А разве ты не знал?