Фантастика и фэнтези польских авторов. Часть первая

Патриция медленно поднялась и направилась за своей сумочкой. Продолжая глядеть на меня тем же самым образом, она вытащила мобильник и набрала номер. Червяк, правда, бросился к ней, но я удержал его, хватая за плечи. Это, по-моему, был первый раз, что я не поддержал его и выступил против.

Патриция тем временем приложила трубку к уху и какое-то время стояла с ней, постукивая пальцами по спинке дивана.

— Привет, мам, — произнесла она наконец. — Звоню тебе сказать, что на ночь сегодня не приду… Да нет, все в порядке… Ну да, буду о себе заботиться, я всегда это делаю…. Целую… Пока.

Она отключилась и поглядела на нас.

— Ладно, и где я буду спать?

Э, вы никогда не догадаетесь о том, про сто я тогда подумал!

* * *

На следующий день вовсе даже не было ни лучше, ни спокойнее. Скорее даже, наоборот.

Желая позвонить, мы, совершенно случайно, узнали, что снятая со звонка мобила, лежащая в кармане пальто Червяка, имеет на счетчике несколько сотен не соединений без ответа. Ящик с SMS-ками, до недавнего времени совершенно пустой, сейчас был заполнен по самое никуда. И все адресаты желали обязательно встретиться. Причем: немедленно.

В телике вчерашняя сенсация была хитом дня. Дискуссии на эту тему шли практически во всех публицистических программах. В «Известиях» говорили о решительной реакции Ватикана и польского епископата, которые, как один человек, восстали против гадкой операции, цель которой заключалась в том, чтобы облить грязью доброе имя великого поляка и святого человека. Примас[42] упоминал даже что-то об отлучении провокаторов от церкви, если только те принадлежат к римско-католическому вероисповеданию. Если учесть обстоятельства, ничего более глупого он сказать не мог.

В прессе происходило нечто подобное. Во всех журналах, найденных Патрицией в киоске, дело каннибализма Папы римского занимало титульные страницы. А в «Факте» ему вообще посвятили половину номера. Чесслово, лабуда закрутилась та еще!

И, чтобы не было сомнений — так нельзя сказать, будто бы все протестовали. Чуть ли не сразу отозвалось академическое сообщество, и не только наше родимое, защищая то доброе имя профессоришки, то, снова — если высказывался, к примеру, языковед или антрополог — то его заявленную в программе сенсацию.

Но факт остается фактом, по сравнению со слушателями «Радио Мария» — хором сжигающими нашу книжку на кострах — эти академические защитники выглядели как-то бледненько, как будто они не имели дела со средствами массовой инфоримации. Первая половина первого дня после передачи явно им не принадлежала.

Но, как оно бывает в мире, где в эфире вещают круглосуточные информационные каналы, хватило пары минут, и все изменилось, будто бы в калейдоскопе.

* * *

— А когда ты заметил, что у тебя имеются… ну, эти способности? — спросила Патриция.

Мы сидели в кухне, возле буфета, на высоких барных стульях, освещенные сиянием маленьких галогенных лампочек. Если бы перед нами, вместо кухонных шкафчиков и грязного стола стояла стенка с выпивкой со всего света, я бы чувствовал себя словно в какой-то эксклюзивной забегаловке. Патриция пила полусухое белое вино, я же — прекрасно охлажденный пильзнер.

— Ты говоришь об этом так, словно я какой-то Икс-мэн! — рассмеялся я. — А тут ничего особенного. Просто, я умею подделывать подписи.

— Вовсе нет, — энергично замотала головой девушка. — Ты, видно, не слышал. То, что ты делаешь, это как чтение мыслей. Ты узнаешь эмоции, настроения, определяешь черты характера. И не только на расстоянии! Таким вот образом ты можешь узнавать эмоции людей, которых давно уже нет на этом свете!

Вот тут она была права. Помню, как когда-то, в каком-то музее я видел собственноручные заметки Мицкевича, и, стоя над витриной, размышлял над тем, то ли наш поэт-пророк укушался, то ли наелся колес. Слова в строках, а строки в куплетах плясали будто розовые слоны из самой страшной сцены в «Дамбо». Той самой, когда маленький слоник дрых, предварительно набравшись воды с шампанским. Помните?

— Ну. Видимо, ты права, — сказал я, подумав несколько минут. — Что-то в этом есть.

— Графологическая машина времени! — воскликнула Патриция, раскладывая руки, как будто наклеивала на полосу заголовок статьи. — Замечательно!

— Наверное, так.

Я попросил извинения у Патриции, взял свое пиво и отправился к червяку. Даже не знаю, почему. Меня смущал разговор о моем таланте? Я заметил, что беседа нацеливается в сторону совместного ужина при свечах? Или, попросту, услышал нечто, что меня заинтересовало? Короче, все это неважно.

Я свалился на диван рядом со своим приятелем и сделал приличный глоток из бутылки.

— И как там? Говорят чего-то? — совершенно по-дурацки попытался я завести разговор.

Мой сосед по общаге, покинувший пост всего лишь три раза с утра — два раза, чтобы отлить, и один раз, чтобы забрать с кухни коробку мюслей, миску и пакет с молоком — гневно глянул на меня.

— Да все время говорят, — возмущенно ответил он. — С самого утра. Как раз сейчас показания дает графолог, один из тех, кто давал свое заключение, когда мы отослали туда образцы почерка.