Фантастика и фэнтези польских авторов. Часть вторая

Больше мне и раздумывать не надо было. Я подскочил к распятию, и был настолько возбужден всем происходящим, что достал его, и не подставляя табурета! Я начал кружить возле спокойно сидящего дьявола, крестить его быстро, выкрикивая при том: «Apage satanas!», только никакого впечатления на ван Лийнена это не произвело, так что я и сам уже жалеть стал, что нет у меня под рукою святой воды. В конце концов, когда я сильно устал от сих прыжков и криков и зело запыхался, рекомый дьявол вырвал распятие у меня из рук и приложил им мне по лбу, чтобы привести меня в себя. Я упал на стул, «ван Лийнен» повесил распятие на место, и было видно, что это никакой не сатана, и вернулся ко мне. Он попросил, чтобы я его спокойно выслушал. Сейчас в нем два человека — душа настоящего ван Лийнена, выпивохи и аптекарского мастера, которая сейчас спит, и вторая — дух моего собеседника. Так вот, этот отдаленный «ван Лийнен», который сам, телом своим, в наше позднее средневековье (так он и сказал!) вступить не может, определенным образом передал истинному ван Лийнену средство, которое тот (то есть, сам он) имеет при себе. Это не микстура, но пилюля, которую сам он назвал лесде. Она же душу мою высвободит и позволит ей видеть то, что ни один еще живописец в мое время знать не сможет. Тогда я, перепуганный совершенно, ибо не верил ему нисколечко, но в то же время и верил, что если он имеет в виду пресловутую «ведьминскую мазь», которая пользующегося ею в конце концов приводит к безумию, то я его и знать не хочу! При этом стучал я зубами и только о том мечтал, чтобы все это побыстрее закончилось. Пускай уже забирает мою душу, лишь бы побыстрее! Я дрожал всем телом, а «ван Лийнен», видя это, что-то бубнил про себя, вжимая голову в ворот своего плаща, а оттуда, Богом клянусь, что сам слышал, какой-то меньший бес ему отвечал! Мой дьявол выслушал его внимательно, хотя и без всяческого уважения, после чего схватил горшок с водой, которую я держал для растирки красок, подал мне на ладони беленький кружок и приказал проглотить и запить водою то, что называл спирином.

И в таком я находился состоянии, что было мне все равно, проглотил, что мне приказали, а было оно по вкусу хуже всяческих медикаментов, толченых в ступках всех аптекарей света. После чего сел он подле меня и подождал какое-то время, пока дрожь моя и стук зубовный не прошли. После этого он закончил беседу. Ван Лийнен вынул упомянутые пилюли и объяснил, каким образом ими пользоваться. Одна только вещь не давала мне покоя — а именно то, что ничего он не требует взамен. Не мог я представить никого — то ли дьявола, то ли человека — который бы мне вековечную славу запросто пожелал в дар преподнести! Я упомянул об этом. «Ван Лийнен» поначалу выкручиваться начал, что сам он изобрел это вот лесде, в качестве алхимика пришел к нему путем множества проб, и что средство сие великолепно по эффектам своим, а само оно дешево и безвредно, вот и захотелось ему испробовать его на знаменитом художнике, но увидав, что даже лестью грубой меня не проймешь, признался наконец, что в «своей далекой стране» он занимается собиранием картин (при этом называя себя «маршаном») и надеется дешево заполучить мои работы, которые в его времена достигнут (в этом он уверен!) совершенно астрономических цен. Он мои картины ему известными способами получит дешевле, потому что «раньше», так рано, что его соперники ничего про них и про меня самого не будут знать.

Наконец-то ушел проклятый ван Лийнен, а я остался в мастерской своей до утра, едва-едва в чувствах и сознании пребывая. Супруга моя, Алейт, не беспокоилась моим отсутствием, так как уже не раз случалось мне оставаться там на ночь и зарисовывать новые свои идеи. Пилюли «ван Лийнена» я спрятал подальше, не имея смелости воспользоваться ими, и решив вообще не принимать их в ближайшее время, тем более, что в последующие годы работы мои были совершенно иными, чем сам я намечал. Не могу сказать, чтобы время от времени во мне не пробуждалось желание воспользоваться лесде, но я быстренько подавлял его в себе, чаще всего, опасаясь последствий. В эти годы, то есть, от Рождества Христова 1491 и 92-ом я со всем тщанием работал над картиной, которая должна была повиснуть в доме нашего Братства Наисвятейшей Девы Марии, и содержащей имена всех живых и покойных собратьев. Труд сей был весьма огромен, и братство заплатило мне соответственно моему усердию и старанию. Узнал я, что некий Христофор Колумб, еврей из Генуи, открыл новый путь в Индию, плывя все время на запад, после чего вернулся с множеством товаров и смуглокожими людьми. С востока же пришло вот какое известие: Максимилиан I сделался императором Священной Римской Империи Немецкого Народа, и вместе с собратьями мы размышляли над тем, какое значение имеет это для несчастных Нидерландов. То, что лучше не будет, в этом никаких сомнений не было.