Он лежал на камнях — застывал расплавленный воск, и его лицо было как все лица, один глаз голубой, другой золотистый, волосы каштановые, рыжие, русые, черные, одна бровь косматая, другая тонкая, одна рука большая, другая маленькая.
Они стояли над ним, прижав палец к губам. Они наклонились.
— Он умер, — сказал кто-то наконец.
Пошел дождь.
Капли падали на людей, и люди посмотрели на небо.
Они отвернулись и сперва медленно, потом все быстрее пошли прочь, а потом бросились бежать в разные стороны. Только мистер и миссис Лафарж, объятые ужасом, стояли на месте, держась за руки, и глядели на него.
Дождь поливал обращенное вверх лицо, в котором не осталось ни одной знакомой черты. Энн молча начала плакать.
— Поехали домой, Энн, тут уж ничего не поделаешь, — сказал старик.
Они спустились в лодку и заскользили в мраке по каналу. Они вошли в свой дом, и развели огонь в камине, и согрели над ним руки. Они пошли спать и лежали вместе, продрогшие, изможденные, слушая, как снова стучит по крыше дождь.
— Тсс, — вдруг произнес Лафарж среди ночи. — Ты ничего не слышала?
— Нет, ничего…
— Я все-таки погляжу.
Он пересек на ощупь темную комнату и долго стоял возле наружной двери, прежде чем отворить.
Наконец распахнул ее настежь и выглянул наружу.
Дождь с черного неба поливал пустой двор, поливал канал, поливал склоны синих гор.
Он подождал минут пять, потом мокрыми руками медленно затворил дверь и задвинул засов.
ЗЕМЛЯНИЧНОЕ ОКОШКО
У английского ученого и писателя Артура Кларка есть рассказ «Из колыбели», в котором, приводится известная мысль К. Э. Циолковского о том, что человечество не останется вечно в своей колыбели на Земле, а поставит себе на службу все околосолнечное пространство. Та же мысль явственно звучит в публикуемом ниже рассказе известного американского фантаста Рэя Брэдбери «Земляничное окошко». Правда, писатель дополняет ее предположением об угрозе взрыва Солнца в отдаленном будущем, что противоречит данным современной науки. Но это, очевидно, делается просто для того, чтобы произвести более «сильное» впечатление на некоторых читателей.
Рассказ интересен и тем, что в нем писатель выражает своеобразный протест против насаждаемого идеологами «американского образа жизни» культа доллара. Деньгам, стремлению к их накоплению, противопоставляются ценности, иного рода: простые человеческие радости.
Ему снилось, что он затворяет наружную дверь — дверь с земляничными и лимонными окошками, с окошками цвета белых облаков и цвета прозрачной ключевой воды. Вокруг большого стекла в середине распластались две дюжины маленьких окошек цвета фруктовых соков, студня и холодящих леденцов. Он хорошо помнил, как в детстве отец поднимал его на руках: «Гляди!» Сиреневое оконце превращало всех прохожих в фиолетовые виноградины. И, наконец, земляничное окошко, которое преображало городок, несло тепло и радость, весь мир озаряло розовым восходом, и стриженый газон казался привезенным с персидского коврового базара. Земляничное окошко, самое чудесное из всех, исцеляло людей от их бледности, делало холодный дождь теплым и превращало в язычки алого пламени летучий, мятущийся февральский снег.
— Вижу, вижу! Тут!..
Он проснулся.
Еще оставаясь под впечатлением сна, он уловил голоса своих сыновей и, лежа во мраке, прислушался к невнятному говору в детской: какой печальный звук, словно шелест ветра над белым дном высохших морей в голубых горах… И он вспомнил.
«Мы на Марсе», — подумал он.
— Что? — вскрикнула жена сквозь сон.
Не заметил, что говорит вслух! Он замер, стараясь не шевелиться, но тут же — горькая явь! — увидел, как жена встает с кровати и скользит через комнату к высокому узкому окну их сборного цельнометаллического дома, обратив бледное лицо к ярким звездам — чужим звездам.
— Керри, — шепнул он.
Она не услышала.
— Керри, — продолжал он, — мне нужно тебе кое-что сообщить. Уже целый месяц собираюсь сказать тебе… Завтра… завтра утром будет…
Но его жена, озаренная голубым звездным сиянием, целиком ушла в себя и не хотела даже глядеть на него.
«Скорее бы взошло солнце, — думал он, — скорее бы кончилась ночь!» Потому что днем он плотничал, работал на строительстве городка, мальчики учились в школе, Керри была занята уборкой, садом, кухней. Когда же заходило солнце и руки не были заняты ни цветами, ни молотком, ни учебниками, во мраке, будто ночные птицы, прилетали воспоминания.
Его жена пошевельнулась, чуть-чуть повернула голову.
— Боб, — наконец сказала она, — я хочу домой.
— Керри!
— Это не дом, — продолжала она.
Он увидел, что ее глаза полны слез и они льются через край.
— Керри, надо продержаться еще немного.
— Я уже столько времени держусь, все ногти поломала!