Другой странностью оказались ее волосы. Длинные, в полметра и более. Темные, они искрились, переливались радужными блестками, и, казалось, жили своей жизнью. И они покрывали голову сплошным покровом! Таких Лэну еще не приходилось видеть ни у кого. У всех, кого он знал, даже у самых красивых женщин его Семьи волосы росли кустисто и большой длины не достигали. Обычно секлись, обламывались. При длине волос до плеч это была уже роскошь.
– Сколько тетивы можно наплести! – промелькнула мысль. То, что волосы, как впрочем и их хозяйка принадлежат теперь ему, не вызывала сомнений. Он ее нашел, добыл, можно сказать, и теперь никто не имеет права отобрать ее у него. Пусть только попробует! Не каждый мужчина в их Семье имел собственную женщину. Да еще с такими волосами! Плевать он хотел теперь на ветки, древки и прочую дребедень!
– Эй, – подтолкнул он распростертое у его ног тело, – вставай!
Женщина даже не шелохнулась. Только хриплый стон сорвался с ее губ. Повторные пинки ни к чему не привели. Пробуждаться она не желала. Похоже, с ней было не все в порядке. Как бы не померла! – мелькнула мысль. Лэн, еще не успевший ощутить привалившего ему счастья, почувствовал, что все это может ускользнуть. Что все настолько призрачно. Стоит закрыть и открыть глаза, как окажешься вновь нищим и гонимым. Он сел рядом с женщиной и принялся ее обследовать.
Тело незнакомки покрывали ссадины и царапины. Серьезных повреждений Лэн не обнаружил. Только левая нога неестественно вывернута. Скорее всего, обычный вывих. От него люди не умирают. Лэну неоднократно приходилось наблюдать, как дядя Сэд вправлял вывихи соплеменникам. Вывихи и переломы были основной напастью живущих в развалинах людей. Он ухватился покрепче за ногу и резко дернул. Нога хрустнула и встала на место. От боли женщина вскрикнула, но в сознание не пришла.
– Придется тащить на себе, – нахмурился Лэн, – пока солнце не спалило.
Донесет он ее домой живой или нет, Лэн не знал, но расставаться с добычей не хотелось. Он оглянулся на поднимающееся над горизонтом слабое, еще не набравшее силу солнце. Скинул плащ и упаковал в него незнакомку. Затем, вскинув ее на плечо, зашагал вверх по склону.
Подъем оказался трудным. Побаливало плечо, ноги глубоко зарывались в рыхлый грунт. Отвесные участки склона, которые он одолел бы налегке без особых затруднений, теперь приходилось обходить.
Когда Лэн выбрался наверх, солнце уже припекало. Не задерживаясь на отдых, он побрел туда, где в серой дымке громоздились развалины Города. Тащить на себе такую ношу было тяжело, даже несмотря на присущую Лэну силу и выносливость. В эту эпоху выживали только сильные и крепкие. Слабые недолго задерживались на этом свете. И Лэн, несмотря на усталость, двигался вперед. Шаг.… Еще шаг… Земля плывет перед глазами, качается из стороны в сторону. Глаза застилает алый туман. Пот ручьями струится по лицу.
На полпути Лэн сдался. Ноги подкосились, и он рухнул на землю. Хватая широко раскрытым ртом воздух, лежал он, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой, уставившись застывшим взглядом в небо. В бездонной синеве не было ни одного облачка, которое спасло бы его, закрыло от палящих смертоносных лучей светила, раскинувшего по этой синеве свои невидимые ядовитые щупальца. Полежи он так еще немного, – и не нужно будет мучиться, нести это безжизненное тело, истекать потом, изнывать от боли в суставах. Все это будет уже ни к чему. Все будет бессмысленным. Как бессмысленна вся его жизнь, жизнь соплеменников и всех людей, обитающих в трущобах воздвигнутого невесть кем, когда и для чего Города. Города, великого некогда, а теперь доживающего свои последние годы и дни. Кто они, эти строители? Зачем строили такие громады домов, когда намного удобнее жить в подвалах? Не лазить вверх-вниз по этажам, не тратить попусту силы. Для чего напичкали они эти здания непонятными механизмами и устройствами? Возможно, когда-то давным-давно далекие Предки находили им применение, но позднее поняли их ненужность и отказались. Как отказались от домов-небоскребов, предпочитая селиться в подвалах. От странных конструкций на колесах, которые невозможно протащить по городским завалам. От ружей, одним из которых так дорожил Воклот-старший. Лэн ни разу не видел ружья в действии и даже не представлял, для чего оно и по какому принципу работает. Но чувство страха и почтения, оказываемые обладателю сего предмета, позволяли предположить в нем оружие не менее грозное, нежели арбалет или копье.
Почувствовав, что может шевелиться, Лэн подполз к женщине. Грубо содрав с нее плащ, он закутался в него, оставив для нее край. Теперь можно опять предаться размышлениям в ожидании того момента, когда исчезнет усталость, и нальются силой мышцы.