Фантастика. Журнал "Парус" [компиляция]

Грызуны жили внутри веток планеты-дерева. Они были значительно меньше ползунов, но обладали мощными челюстями, которые позволяли делать в древесине глубокие норы. Иногда грызуны вконец перегрызали какую-нибудь ветку, та падала, давила ползунов, разрушала гнезда и опустошала целые поселки. Грызуны считались вредными тварями, и на них время от времени объявляли охоту.

Однако поиски грызунов в кромешной тьме их бесконечных нор были делом весьма опасным, и поэтому вредных тварей обычно ловили капканами. Профессия капканщика была одной из самых почитаемых среди ползунов.

Если ползуны охотились на грызунов, то летуны в свою очередь охотились на ползунов. Летуны жили где-то далеко, в верхних ветвях планеты-дерева. Но иногда они вдруг появлялись целой стаей, хватали оцепеневших от ужаса ползунов и исчезали. О том, что случалось с похищенными, никто не знал. Только иногда кто-нибудь из разведчиков, рискнувший забраться выше обычного, натыкался на обломки панцирей соплеменников.

Чтобы хоть как-то уберечься от летунов, ползуны развешивали вокруг поселка защитные снасти, похожие на паутину. Иногда летуны действительно там застревали, но чаще всего разрывали паутину, спускались к поселку и хватали беззащитных ползунов. Так что ткачи, которые плели паутину, не пользовались таким почетом, как мастера-капканщики или оружейники.

Оружейники добывали липкий древесный сок, с помощью которого склеивали катапульты. Летуны весьма опасались катапульт, и поэтому, подлетая к поселку, первым делом нападали на оружейников. Но те — все как один отчаянные смельчаки — стреляли до последнего. Точный прицел — и колючка, выпущенная из катапульты, пронзала крыло летуна, тот падал и погибал.

Маленькие острые колючки росли вокруг розовых, благоухающих цветов. Цветы эти считались символом счастья, о них было сложено множество восторженных стихов. Кроме стихов поэты сочиняли военные песни, которые очень нравились храбрым оружейникам. Поэты пользовались среди ползунов большим уважением.

Не меньшим уважением пользовались и ученые. Они изобретали новые капканы, совершенствовали катапульты и руководили строительством складов, где хранились запасы съедобных листьев.

Кашу из лепестков розовых цветов повара готовили только раз в году, на праздник Посвящения.

Праздник начинался после того, как юноши возвращались из похода на грызунов. По обычаю племени взрослым мужчиной считался лишь тот, кто одолел хоть одного грызуна. В давние времена, когда ползуны не знали капканов, грызуны нахально разгуливали по веткам, и юноши частенько сталкивались с вредными животными. Теперь же, когда те были загнаны в норы, приходилось организовывать специальные походы, чтобы сразиться с врагами.

К сожалению, далеко не все возвращались из этих нужных, но очень опасных походов. Многие из вернувшихся спешили к лекарям врачевать раны, нанесенные жестокими грызунами. И тем не менее в день возвращения в поселке начиналось торжество. Гремели грибы-хлопушки, стреляли катапульты, мужчины громко распевали военные песни, старики поздравляли героев. И, самое главное, по всему поселку разносился пьянящий аромат праздничной каши.

По установленной традиции пробу с праздничной каши снимал скороход.

Профессия скорохода считалась самой легкой и самой опасной на свете. Самой легкой она считалась потому, что целый год, от праздника до праздника, скороход без дела ползал по поселку. То заглянет к ученым и обругает их за невежество, то примется учить поэтов сочинять стихи, а то явится на кухню и потребует цветочной каши.

Другие по целому году не едят цветочной каши, никому не позволено, а скороходу — пожалуйста. И ему не завидуют. Потому что раз в год, накануне праздника Посвящения, скороход уводит юношей в глубокие норы охотиться на грызунов.

Скороход не возвращается из похода до тех пор, пока каждый из юношей не сразится с грызуном. Гибнут грызуны, гибнут и юноши. А если случится такое, что в живых останется только один скороход… Тогда он уползает все глубже и глубже, петляет по бесконечным норам и сражается до тех пор, пока не погибнет. Три дня поселок будет потом оплакивать погибшего, а на четвертый день мужчины выберут нового скорохода. Вновь выбранный жадно ест цветочную кашу, набирается сил, каждый день до изнеможения упражняется в ловкости и с трепетом ждет выстрела из сигнального гриба.

Однако этот рассказ — не о молодом, а о старом скороходе, который вот уже девятнадцать раз водил юношей на охоту. Панцирь старика весь иссечен шрамами, правый глаз немного косит, левая задняя нога слегка прихрамывает, но голос у него по-прежнему зычный; с приятной хрипотцой. Старик давно уже не бахвалится своими подвигами, не задирает ученых и не поучает поэтов. Он старый и мудрый солдат. Он знает, что каждый поход может стать для него последним, и поэтому целыми днями лежит на краю поселка, смотрит на верхние ветки и размышляет, прихлебывая цветочную кашу.

О чем размышляет, никому не докладывает. Размышляет — и все.