Хозяин лепетал что-то еще, чрезвычайно лояльное, но Джурсен его уже не слушал. Не тот случай, чтобы слушать. Не тот человек, который может сказать что-то интересное, такое, чего не скажет другой. Тут все гладко и скользко. И с анкетой у него все в порядке, не привлекался, не замечен, не участвовал, и всегда-то он был не впереди и не сзади, а точнехонько посредине, плечом к плечу с соседями, такими же, как он, в высшей степени благонадежными. Трусливые и ни на что не способные по отдельности, все вместе они являли собой грозное безликое образование — массу. Плечом к плечу ходили они по Городу с ломиками несколько лет назад и ломали стены и перегородки, потому как сказано было свыше: «Мы одна семья», а раз так — какие могут быть перегородки? Долой их!
А что обрушилось множество зданий, так что ж, за усердие из лучших побуждений не накажешь. Круши, ребята! Потом разберемся!
А потом там, где-то наверху, куда и смотреть-то боязно, в самом деле разобрались, и оттуда, из заоблачных высот, раздалось: «Ошибка! Прекратить! Не так поняты были Священные Книги! Исправить!» И они не сгорели со стыда, проморгались, бойко сменили ломики на носилки и мастерки, чтобы все вместе, плечом к плечу исправить, восстановить, сделать краше. И восстановили. За исключением того, что безнадежно испортили. А сейчас вот в едином порыве горят готовностью способствовать Очищению. Метлой и дубиной! Навеки! Тех, кто по углам! Без пощады!
И с какой стороны ни глянь — нет людей надежней. Образец, надежда и опора. Золотая середина.
— Надежный ты человек, — сказал Джурсен.
— А как же! — воскликнул хозяин. — Нам иначе никак нельзя. Мы кто — мы люди маленькие… Удачного вам Посвящения, господин послушник, да хранит вас Святой Данда! — полетело в спину Джурсену, но стоило ему отойти подальше, как подобострастная улыбка сползла с лица хозяина, щеки подобрались, бровки вернулись на свое обычное место, и он сплюнул на землю, но тут же, опасливо оглядевшись, затер плевок башмаком.
— Рассвет скоро! — загрохотал в доме его голос. — Сколько спать можно, так и Очищение проспите!
Джурсен поежился от предутренней прохлады, плотнее запахнул плащ и по узкой мощеной улочке направился в сторону возвышающейся над Городом громады Цитадели. Несмотря на ранний час, на улице было оживленно. То и дело на пути попадались деловитые крепкие молодцы из отрядов Содействия с повязками на рукавах — скрещенные метла и дубинка в белом круге, — но, разглядев при свете факелов плащ послушника, скороговоркой бормотали приветствие и спешили ретироваться.
Джурсен беспрепятственно миновал Южные ворота и пересек внутренний дворик. Стражник у входа в башню Святого Гауранга мельком взглянул на протянутый жетон с выгравированной на нем птицей и прогудел:
— Удачного Посвящения, господин послушник. Проходите.
Джурсен нащупал в кармане монету, последнюю, отдал ее стражнику и стал подниматься по крутым ступеням лестницы, спиралью вьющейся внутри башни.
Подъем был долгим. Чем выше Джурсен поднимался, тем большее охватывало его волнение. Так бывало с ним всегда, но сегодня особенно. Ведь не скоро, очень не скоро сможет он повторить этот путь. Да и едва ли хватит на это решимости.
Он поспел вовремя. Запыхавшись, с сильно бьющимся сердцем, перепрыгнул через последние ступеньки, и ветер тугой волной ударил в лицо, разметал волосы, крыльями захлопали за спиной полы плаща.
Тут, на верхней площадке башни Святого Гауранга, всегда был ветер. Но это был совсем не тот ветер, что внизу, задыхающийся в узких ущельях улочек. Это был чистый, свободный, сильный ветер, напоенный ароматами трав и цветов, родившийся на снежных вершинах Запретных гор, или же густой и солоноватый на вкус, пробуждающий в груди непонятную тревогу и ожидание, — морской.
Юноша едва успел отдышаться, как глубокий низкий звук, родившись в недрах Цитадели, медленно поплыл над Городом, возвещая о начале нового дня, дня Очищения. Звук плыл и плыл над дворцами и лачугами, пятачками площадей, торговыми рядами, мастерскими ремесленников, над узкой песчаной полосой, где у самой воды в свете факелов копошились плотники, заканчивая последние приготовления к торжественной церемонии Посвящения и обряду Сожжения Кораблей, над крохотными лодчонками вышедших на утренний лов рыбаков, и люди, заслышав этот звук, поднимали головы и долго прислушивались, пока он не затихал вдали.
Повернувшись лицом к морю, Джурсен ждал. И вот небо в той стороне порозовело, отделилось от моря, между ними показался краешек солнечного диска, и к берегу побежала из невообразимой дали трепетная пурпурная дорожка. Тотчас вспыхнула и засияла огромная снежно-белая птица на шпиле Цитадели, но во сто крат ярче, так что больно было глазам, чисто и пронзительно, засверкали вершины Запретных гор на горизонте.
Джурсен закрыл глаза, подставил лицо ветру и полетел. Тело его стало невесомым, из груди рвался ликующе-победный крик, и хлопали, хлопали за спиной крылья.