Фантастика

Серега так и обомлел. Вмазал он, конечно, хорошо, от души, но чтоб стокилограммового амбала подкинуло, как футбольный мяч?

Он ждал, что Репа сейчас поднимется и вконец озвереет, но «сычовский» вожак лежал неподвижно. Толстенная рука была странно вывернута, пальцы разжались.

Убил?!

Сзади шумнуло.

Серега испугался, что это остальные быки на него кинулись, обернулся. Но увидел одни спины. «Сычовские», неуклюже давясь и толкаясь, ломанули в дверь, а некоторые лезли в окно.

Мюллер, изогнувшись черной загогулиной, левой рукой переломил в локте правую, сжатую в кулак, и протяжно крикнул:

– Поонялии, суукиии, ктоо тепеерь центроовоой?

Всё, дошло до Сереги. Бой кончен.

Он сразу весь обмяк. Стало тяжело дышать, по лбу стекал пот. Зато «токо-так» перестало барабанить по ушам.

Подошел группенфюрер, обнял за плечи.

– Ты, Серега, знаешь кто? Сверхчеловек. – И прибавил непонятное. – Белокурая бестия.

Но Дронову сейчас было не до загадок. Он нагнулся, перевернул Репу на спину. Увидел белки закатившихся глаз. Сглотнул.

– Мертвый?

Мюллер пощупал толстую, как бревно, шею.

– Дышит. Сейчас побрызгаю – очухается. Стал расстегивать ширинку, но Серега оттолкнул группенфюрера.

– Не надо. За это он тебя грохнет, насмерть. Когда я уеду.

– Куда это?

– Не знаю. Нельзя мне тут.

И объяснил про больницу, про разбитое окно, а главное про дурдом. Мюллер засмеялся:

– Права не имеют. Ты, Серега, главное, меня держись. Я тебя в обиду не дам. Если что, батю подключу. Я за тебя теперь землю переверну, ясно? Двое нас с тобой, сверхчеловеков, на всё долбаное Басманово. Они у нас вот где будут.

Он тряханул сжатым кулаком.

– Иди домой, Серега, отдыхай. Заслужил. И не заморачивайся из-за всякой хрени. Всё нормально будет. Слово группенфюрера.

Вон оно что

На пороге ему на шею кинулась мамка.

– Сергунечка, родненький, чтой-то доктор говорит? – зашепелявила она (передние зубы Рожнов выбил, еще в позапрошлом году). И давай его обнимать, ощупывать. – Будто ты в автобусе побился?

Он отодвинулся – от матери здорово разило перегаром.

– Целый я, целый. Какой еще доктор?

– Да вот, – повернулась она лицом к коридору. И тут – на тебе, давно не виделись – из комнаты в коридор выкатил бородатый, который из больницы. У Сереги «то-так» скакнул было на «токо-так», но на пару секунд, не больше. Вспомнилось, что Мюллер говорил.

– Вы чего? Вы права не имеете! Не поеду я! – попятился Дронов, а сам весь напружинился – ну как у доктора и санитары с собой, из психической неотложки.

– Не волнуйся, тебе нельзя! – быстро, но мирно заговорил врач. – Я одежду твою привез, документы. Ты чего сбежал-то? Тебе покой нужен. У тебя мерцающая аритмия. Пульс триста двадцать, вчетверо быстрее нормы. Это очень опасно. Сердце может не выдержать. Ну-ка, иди в комнату, сядь. А лучше ляг.

В комнате бородатый стал измерять пульс.

– Ничего не понимаю… Нормальный, семьдесят пять.

Зато Серега понял. Когда у него от страха сердце сжимается, и в башке с «то-так» на «токо-так» переходит, это пульс в четыре раза ускоряется. То есть не все вокруг начинают медленно говорить и двигаться, а он сам вчетверо ушустряется. Вот оно что! То-то и Рожнов вмазать ему не смог, и даже Репа. Ему казалось, что они шевелятся, как сонные мухи. Или как в замедленном кино. А на самом деле они-то были нормальные, это он прыгал, будто Чарли Чаплин.

– А что твой стук в голове? – спросил доктор растерянно. – Не беспокоит?

– Прошло, – отмахнулся Серега. – Как на улицу вышел, сразу башку ветром продуло. А вы не напутали тогда, насчет триста двадцати?

Бородатого он теперь не боялся, совсем.

– Всё может быть, – растерянно пробормотал врач. – Дай еще раз померяю.

Теперь и вовсе вышло семьдесят.

– Пить надо меньше. – Серега выдернул руку. – Врач, называется.

А сам думал: вчетверо быстрей! Вчетверо!

Новый порядок

Раньше Серега Дронов думал, что человеческая жизнь может так быстро меняться только в кино. Или в сказке. Типа жил на свете замухрышка, кто ни попадя об него ботинки вытирал, и вдруг – бац, поймал волшебную щуку либо конька-горбунка. И сразу как повалило: и то, и это, и полцарства впридачу.

Во-первых, Рожнов. Сколько Серега с ним, заразой, промучился, а тут чик-чирик, и нет Рожнова.

После стыка в Нежданке думал Серега отделать отчима как следует – и за ШИЗО, и за мамкины выбитые зубы, но Рожнов дома больше не появлялся. Так испугался пасынковой лихости, что даже шмотки свои не забрал. И из ДЭЗа уволился. Уехал куда-то, с концами, будто и не было его.

Мамка денек поплакала и перестала. Серега с ней беседу провел: мол, будешь квасить – смотри. Она только голову в плечи вжала, и с тех пор он ее пьяной не видел. Наверно, так у нее душа устроена, надо ей кого-то бояться, не мужа, так сына.

Дома хорошо стало. Чисто, спокойно. Захочешь жрать – в холодильнике суп, котлеты. Ночью не орет никто, не лается, спи – не хочу.