Фантазер

Повидимому, Роландсенъ погрузился въ раскаяніе. Когда плакатъ прочитанъ былъ всмъ приходомъ, онъ сидлъ у себя одинъ и избгалъ показываться людямъ на глаза. Это производило смягчающее впечатлніе; удрученный своимъ преступленіемъ, телеграфистъ не бравировалъ своей порочностью. Истина же заключалась въ томъ, что у Роландсена теперь не было времени шататься по дорог, онъ по ночамъ проявлялъ неутомимую дятельность въ своей комнат. Множество лекарственныхъ пузырьковъ съ образцами должны были быть упакованы въ ящички и разосланы по почт и на востокъ, и на западъ. Телеграфъ тоже былъ у него въ ходу днемъ и ночью. Надо было это сдлать, пока его не прогнали со станціи.

Скандальная исторія съ Роландсеномъ стала извстна и въ пасторат, и юмфру фонъ-Лоосъ, имвшая подобнаго жениха, стала предметомъ всеобщаго сожалнія. Пасторъ призвалъ ее въ свой кабинетъ и имлъ съ нею продолжительное отеческое объясненіе.

Юмфру фонъ-Лоосъ отправится къ телеграфисту и покончитъ съ нимъ, слуга покорная!

Она застала Роландсена въ смиренномъ и покаянномъ настроеніи, но это ея не тронуло.

"Хорошихъ новостей я наслушалась о теб", сказала она.

"Я надялся, что вы придете, я хотлъ просить васъ имть ко мн снисхожденіе", отвчалъ онъ.

"Снисхожденіе? Нтъ, знаешь ли! Я скажу теб, Ове, что у меня голова изъ-за тебя пошла кругомъ. И я не потерплю, чтобы ты длалъ видъ, что мы съ тобой знакомы. Я не хочу имть дла съ негодяями и мошенниками, я пойду своей прямой и честной дорогой. Разв я не предупреждала тебя въ свое время, а ты не хотлъ меня слушать? Разв помолвленные люди бгаютъ за чужими горничными и ведутъ себя, словно сокровище, которое еще нужно завоевать? И, наконецъ, ты воруешь у людей деньги и на большой дорог виситъ твое покаяніе на показъ всмъ. Мн такъ стыдно, что я мста не нахожу, я готова провалиться сквозь землю. Нечего разговаривать, я хорошо тебя знаю, ты ничего не сумешь сказать, кром наглостей или безсмысленныхъ восклицаній. Я-то любила тебя чистосердечно, а ты по отношенію ко мн былъ словно прокаженный, ты всю жизнь мою осквернилъ своимъ воровствомъ. Все, что ты теперь хочешь сказать, ничего не стоитъ. Слава Теб, Господи! Теперь вс говорятъ, что ты соблазнилъ и обезчестилъ меня. Пасгоръ говоритъ, что я тотчасъ же должна бжать отъ тебя, такъ неодобрительно смотритъ онъ на это. Не пробуй только теперь запираться, Ове; потому что ты все равно останешься гршникомъ передъ Богомъ и передъ людьми, и на самомъ дл ты пропащій человкъ и извергъ рода человческаго. И если я еще говорю теб "Ове", то ты ни въ коемъ случа не надйся, что все можетъ опять возобновиться между нами. Я полагаю, мы и незнакомы больше теперь, а тмъ боле незнакома я съ вами. Никто столько не сдлалъ для тебя, сколько я, это ужь я врно знаю; но легкомысліе не оставляло тебя въ поко, ты постоянно меня обманывалъ, хотя, къ сожалнію, и я не безъ грха была, смотря на все сквозь пальцы и не желая открытъ глаза на тебя."

И вотъ этотъ жалкій человкъ стоялъ и не смлъ оправдываться. Никогда не видывалъ онъ ея въ такомъ возбужденіи, такъ сильно потрясло ее его неслыханное преступленіе. Покончивъ съ этой рчью, она была въ совершенномъ изнеможеніи.

"Я исправлюсь", сказалъ онъ.

"Ты? исправишься?" подхватила она и горько засмялась. "Но даже и это не поможетъ. Потому что ты не можешь уничтожить того, что было, а я изъ благородной семьи, я не могу допустить, чтобы ты замаралъ меня. Я говорю именно то, что есть. Посл завтра я узжаю съ почтовой лодкой, но я не желаю, чтобы ты приходилъ къ навсу провожать меня, и пасторъ то же говоритъ. Я сегодня разъ навсегда прощаюсь съ тобою и благодарю тебя за хорошія минуты, какія были между нами, а o злыхъ не хочу помнить."

Она энергично повернулась и пошла къ двери. У двери она сказала: "Но ты можешь, если хочешь, спрятаться тамъ наверху, противъ навса, въ лсу и помахать мн платкомъ на прощанье. Но мн это все равно".

"Дай же мн руку", сказалъ онъ.

"Нтъ, этого я не сдлаю. Ты самъ вдь лучше меня знаешь, что ты сдлалъ своей правой рукой".

Роландсенъ пригнулся чуть не до земли. "Но разв мы не будемъ переписываться?" сказалъ онъ. "Хоть два-три слова?"

"Я писать не буду. Никогда въ жизни! Какъ часто ты въ шутку говорилъ, что все должно бытъ кончено, а теперь я стала достаточно хороша для тебя. Но теперь все это ложь. Адресъ мой — Бергенъ, домъ моего отца, — на случай, если ты напишешь; но я не прошу тебя объ этомъ".

Когда Роландсенъ поднимался по ступенькамъ въ свою комнату, у него было, наконецъ, ясное сознаніе, что онъ уже не женихъ больше. "Какъ странно", подумалъ онъ, "еще секунду назадъ я былъ съ ней внизу на двор".

Это былъ для него день горячки: ему оставалось уложить послдніе образцы, чтобы можно было послать ихъ посл завтра съ почтовой лодкой; а тогда нужно будетъ собрать свои пожитки, чтобы быть готовымъ къ переселенію. Всемогущій телеграфный инспекторъ былъ уже на пути къ нимъ.