Фантазёр - покоритель горных вершин

«Видно, книга-то интересная», — подумал я, перевернул страницу и прочитал: «Мои приключения». Над названием нарисован курчавый седой старик. Там и фамилия старика написана, но я и без подписи знаю, кто это. Много чего слыхал и читал про Акакия Церетели^[1], но что он был в детстве такой молодец, этого я не знал.

Стал читать рассказ сначала. И на первой же странице в самом низу увидел сноску: печатается в сокращении.

Хм, в сокращении! А кто их просил сокращать? Я бы как-нибудь сам разобрался. Сокращаю же арифметику! Кстати, её-то они не сократят.

На большой перемене я забежал в библиотеку и попросил дать мне несокращённый вариант «Моих приключений». Библиотекарша наша живёт в райцентре, потому меня не знает — я в библиотеке гость не частый. Да она толком на меня и не смотрела — красила губы.

— Ты же знаешь, художественная литература выдаётся для внеклассного чтения. Не вздумай читать на уроке, — сказала она и так зевнула, так разинула свой выкрашенный алой помадой рот, что мне почему-то сразу вспомнился дракон из сказок, тот, что не подпускал людей к роднику, живьём их глотал.

Ну и чудно устроена моя голова! Чего мне вдруг вспомнился этот дракон? Или никто раньше при мне никогда не зевал?

— Я знаю: читать надо, когда делать нечего.

— Что значит делать нечего? Чтение — это серьёзное занятие.

— Ладно, я стану читать, когда дел будет по горло.

— Какой странный мальчишка! — Она опять принялась красить губы. — Как ты разговариваешь со взрослыми?

Теперь ей не нравится, как я разговариваю. Ну и судьба у меня…

— Хотела бы я знать, какие у тебя отметки? — Библиотекарша оглядела меня с ног до головы, лицо у неё вдруг вытянулось, я опять было вспомнил дракона из сказки, но она передумала — не зевнула.

— В первой четверти было больше троек…

— Очень жаль. Отметка ниже четвёрки — плохая отметка. Если будешь учиться на тройки, я не стану выдавать тебе книги.

Едва она пригрозила мне, как лицо её опять растянулось в страшную гримасу, накрашенный рот широко раскрылся, и мне ужасно захотелось пить, как героям сказки, которых дракон не подпускал к роднику.

— Я постараюсь! — успел крикнуть я и выбежал из библиотеки.

Хорошо ещё, не сознался в том, что среди троек у меня и двойки попадались.

Побежал пить, но жажду вдруг как рукой сняло. Не то что вы — я и сам удивляюсь, что это со мной делается иногда. Хотя что удивительного: такая у меня судьба…

УРОК НЕМЕЦКОГО

Пятый урок всегда очень длинный. А шестой, который у нас бывает раз в неделю, прямо-таки невыносим.

Вот и сейчас: учительница только закончила перекличку, а я уже мечтаю об окончании урока.

Я зевнул, совсем как наша библиотекарша, и тут, к счастью, заметил в окне собаку, которая что-то обнюхивала под нашим школьным забором. Собака рыжеватая. Интересно, морда у неё всегда такая чёрная или просто вымазана в чём-то?

Ах, это же собака Амберкия — Мура, очень злой и чуткий пёс! Чего это я вдруг не сразу его узнал? Всё дело в шестом уроке — совсем от него тупеешь. На дворе полдень, всё прогревается, а мозги прямо- таки леденеют.

Прошлым летом… Да-да, именно в минувшие каникулы я заглянул во фруктовый сад к Амберкию — проверить, всё ли у него там в порядке: у него там есть очень интересные вещи. И вдруг выскочила эта самая Мура, да так неожиданно, что полштанины остались у неё в зубах, и я даже был доволен: ладно хоть, заодно и ногу не оттяпала.

Раз уж столько времени ей от меня не досталось, так и бог с ней. Не буду её трогать, пока мой щенок не подрастёт. Уж оп-то проучит негодную псину.

Я вмиг представил себе смертельную схватку своего щенка с этой Мурой… Хотя погодите: ведь тогда щенок уже будет не щенок. Кстати, я и забыл, что до сих пор не придумал ему никакой клички!..

Видно, физиономия у меня вытянулась, потому что учительница опять сразу обратила на меня внимание.

— Опустите руки, дети! — сказала она, обращаясь к классу, и указала на меня — Видите, как обиделся на нас Кахабер. Видно, очень хочет ответить урок. Итак, мы слушаем, Каха.

— Я очень плохо себя чувствую, Маргарита Павловна, — пробурчал я жалобно и обессиленно опустил голову.

— Как? Неужели у Кахабера Девдариани нет сил говорить?

— Может, если бы это был урок грузинского, я бы ещё кое-как и поговорил, а по-немецки в таком состоянии мне очень трудно… — Голос у меня задрожал, а сердце при этом так забилось, что я уже и в самом деле подумал — не заболел ли, часом?..

И сразу представил себе, что помер… Даже плач и причитания бабушки мне послышались. Как же мне стало жаль и её и себя! Даже не могу передать словами. А мама?..

Интересно, станет ли отчим плакать надо мной?..

— Может, тебе лучше пойти домой? Или в поликлинику показаться врачу? — спросила учительница.

Но я отказался.

По мне, мол, лучше умереть, чем пропустить урок.

Эти слова, видно, окончательно убедили учительницу, что я не на шутку болен. Она оставила меня в покое, и я, сохраняя кислое выражение лица, продолжал думать о своём.