Потом, не обращая внимания на протянутую через забор руку Бутхуза, я положил увеличительное стекло в карман и показал ему зеркальный отражатель, объяснил название маленькой лампочки — как она зажигается по ночам и светит, светит всю ночь напролёт.
— Хочешь, одолжу тебе? — вкрадчиво предложил я.
У Бутхуза округлились глаза.
Он даже не заметил, как я вывернул из фонаря перегоревшую лампочку, а всё остальное быстро собрал и отдал ему. К вечеру всё было в порядке. Бутхуз в три приёма перетащил ко мне семь небольших досок, угольники и двадцать четыре гвоздя. Правда, из этих двадцати четырёх гвоздей три были гнутые, а один без шляпки.
Разумеется, в результате он получил и перегоревшую лампочку. Ничего не скажешь — заслужил.
Может, хоть в постройке конуры мне повезёт.
СЛАДКИЕ ГРУШИ
Вчера классная руководительница вызвала маму из-за моих опозданий и пропусков.
Вечером я застал дома маму заплаканной. И всё- таки она ничего мне не сказала. Мне показалось, что она даже не решалась сказать. Молча что-то переживала своё и не смела посмотреть мне в глаза.
Утром, едва взошло солнце… Хотя нет — едва Земля повернулась боком к Солнцу, бабушка с бранью и причитаниями выставила меня из дому.
До начала уроков было ещё целых полтора часа. Хоть бы уж дала книги в сумке переменить. Приходить на урок что за полтора часа, что за полторы минуты — разницы нет. Ясно, что опаздывать не дело, но и являться на занятия с учебниками по вчерашнему расписанию тоже ни к чему. Тут никакой ранний приход не поможет.
— Эй, Каха! — услышал я из-за ограды.
Передо мной стоял сам Зура.
— Ты чего напыжился, индюк? — смерил я его взглядом.
Он из пятого «Б»; сидит в крайнем ряду у стенки, башка ещё у него здоровая, может, по ней его признаете.
— Кто пыжится-то? Погоди, кое-что сказать тебе надо, хе-хе! — осклабился он.
— Ну говори.
— Вчера мы были там… — Он махнул рукой куда- то в сторону.
— Где?
— На краю соседнего села…
— У кого?
— Фамилии я не знаю…
— На что мне фамилия…
— Имени тоже…
— Не городи чепуху. Скажи, какая у него собака?
— Их собаку прошлым летом машина задавила.
— Так бы и сказал, дубина! Теперь знаю, о ком толкуешь. Ну и что вы там обнаружили?
— Поздние груши. Сладкие, как мёд. Весь день кружились вокруг и ничего не смогли придумать.
— А ваш Джимшер что?
— Я сказал ему, что Каха это дерево оберёт.
— Что такое?! Ты распространяешь обо мне слухи, будто я вор! — заорал я что было сил.
Вот какое у меня «везение»!
— Ну что ты! Никто такого не говорит! Я только сказал, что ты ловчее…
— Это другое дело! Ну, и что на это ваш гусь Джимшер ответил?
— Ничего, говорит, не оберёт.
— Не оберу, значит?
— Да.
— Знает, что я честный человек, потому так говорит, — отрезал я, хотя прекрасно понимал, что Джимшер — мой неусыпный враг.
— Ваш Каха, сказал он, много о себе воображает… Ничего он не оберёт.
— Значит, так?..
— Ну, не совсем так, а почти.
Я стал расспрашивать, чтобы уточнить ситуацию.
— Груша растёт у калитки, — сказал Зура.
— Бабушка?..
— Старуха сидит на балконе и вяжет.
— Что значит «старуха»! Это Джимшер научил вас так грубо говорить…
— Да нет, она и вправду старая…
— Преклонных лет, — поправил я и продолжал допрос: — Неужели она всё время сидит на балконе?
— Мы крутились там больше двух часов, а она ни с места.
— Лопухи! Трусы! Ни ума, ни смелости не хватает, чтобы помочь престарелым и немощным.
— Мы туда вовсе не для помощи ходили.
— Я знаю, какие вы бессовестные, ты и твои дружки! Вместо того чтобы печь на кухне сладости или идти в магазин за конфетами — словом, приятно проводить последние годы жизни, — несчастная старуха должна сидеть и караулить какую-то грушу. А всё из-за таких бесстыжих, как вы. Сиди тут и без роздыха вяжи носки. А может быть, ей на рыбалку охота пойти.
— Хе-хе-хе! Старухе — и на рыбалку?!
— Ты только и знаешь — лыбишься и скалишься! А мне вот известно, что она, как мальчишка, любила в детстве рыбачить. — Я чуть призадумался и решительно сказал: — С вами связываться не стоит… Я лучше грушу эту проучу!
— Проучишь грушу? В первый раз такое слышу…
— Если будешь хорошо себя вести, я и тебе покажу, как это делается.
Вот такая у меня судьба! Сегодня хотел сесть и заниматься, что называется, не щадя живота своего, но вы же сами видите, разве я могу спокойно сидеть дома, когда знаю, что рядом, в соседней деревне, старый человек мучается из-за каких-то беспородных груш! Я готов не только обобрать это проклятое дерево, но даже вырвать его с корнем, только бы старушке не приходилось больше маяться из-за него. Такое уж у меня чуткое сердце. Разве я в этом виноват?
УРОК АРИФМЕТИКИ
Лали Чихладзе — наша звеньевая. Что такое девчонка, вы, конечно, знаете. Ей нет дела ни до собак, ни до кошек. Её не заботит урожай арбузов и дынь, ей будет всё равно, если старуха, сидя под грушей, свяжет не то что пару носков, а целый тулуп. Сидит себе дома, оттопырив мизинчик, и читает.
— Ну что, переписала? — спрашиваю я её как-то.
— Погоди… — Она отталкивает меня локтем.
— Скорее, с минуты на минуту учитель войдёт в класс.