«Как известно, – отвечал мой товарищ по старой, упрощенной, двупольной жизни, – потребности отдельных полов могут весьма сильно различаться. Это означает, что и вкусы различаются тоже. Конечно, можно ориентироваться на подавляющую часть аудитории, на большинство, иными словами. А для половых меньшинств создавать параллельные спутниковые программы. Но мы пошли по иному пути. Мы в студии «Мотор 16» считаем, что настоящее искусство выходит за рамки отдельного пола. Мы считаем, что настоящее искусство всегда многопольно.
Возьмите, например, Толстого. Да, Анна Каренина выведена, безусловно, как «пещерный», «гормональный» образ, но это не означает, что ее судьба может оставить кого-либо равнодушным. Независимо от половой принадлежности читателя. А Достоевский, например, вообще не определял пол своих героев. И думаю, умышленно. Пойдите, догадайтесь: кем был князь Мышкин? Не понятно, не известно, автор этого не уточнил. Наверняка умышленно. Псих он, или придурок, или лунатик? А может быть, и химик? Или энергетик? Но, как выясняется, это и не важно. Главное, чтобы искусство трогало за душу, чтобы читатель, а в нашем случае зритель, ассоциировал себя с героем, стал его частью.
Вообще, если воспринимать жизнь творчески, 16-полье – не преграда для настоящего художника, а наоборот, возможность для еще более полного самовыражения. Выйти за границы конкретного, узкого, стать и психом, и буравчиком, и придурком, и даже релятивистом – всеми одновременно… Да, я не оговорился, и релятивистом в том числе. И при этом оставаться мужиком – вот задача истинного творца».
Где-то я уже читал подобное, – подумал я, – и про аудиторию, и про выход за рамки, про настоящего художника. Похоже, независимо от количества полов в мире, тематика не особенно меняется. Впрочем, про князя Мышкина подмечено метко, я никогда в таком неожиданном ракурсе о нем не думал.
Я перевернул страницу. На целом развороте была размещена яркая реклама: «Любая механика требует профилактики – Виагра по самым низким ценам!» – прошивали разворот красочные, наборные буквы. А потом ниже: «Смазывай, чтобы не заржавело». Я поморщился: как-то после рассуждений об искусстве и творчестве – слишком резкий переход.
Я подошел к большому торговому центру, здесь уж наверняка должен был находиться телефон-автомат. И действительно, я нашел его на первом этаже, чуть правее входа в магазин игрушек. Интересно бы посмотреть: в какие игры играют многопольные дети? – подумал я. В те же, привычные, в какие я играл, или у них для каждого пола свои игрушки. У нас ведь тоже куклы были для девочек, пистолеты и машинки – для мальчиков. Впрочем, времени на магазин сейчас не оставалось. Как-нибудь в другой раз, решил я.
Я пошел к телефону, вставил в прорезь карточку, набрал Сашин номер, я помнил его по памяти. Вскоре в трубке раздался его жизнерадостный голос с характерной неброской хрипотцой. Я сразу узнал его: конечно, этот голос никому другому принадлежать не мог, только ветреному, неразборчивому в связях, любимчику женщин Сане Рейну.
– Привет, Сань, – проговорил я на правах старого товарища. – Как дела, старикашка? Как поживаешь?
Небольшая пауза в ответ, потом немного неуверенное:
– Чего-то я с ходу не врубаюсь. Не узнаю. Ты кто?
– Иван. Иван Гольдин, – представился я. Хотя в принципе мог и не представляться, обычно он меня узнавал по голосу так же безошибочно, как и я его.
– Иван? Какой Иван? Мы знакомы?
Вот я и попал впросак. Оказывается, он меня не знает. Выходит, он не перемещался вместе со мной, он всегда здесь находился. И при этом был все тем же Саней Рейном, с той же самой кинематографической профессией, с тем же самым голосом, даже с тем же номером телефона. Впрочем, времени для рассуждений у меня не оставалось, надо было выпутываться из создавшейся деликатной ситуации.
– Мы знакомы, но заочно, – сделал я первый обманный ход. – Я редактор журнала «Мужское Братство». Мы только что поместили интервью с вами, я его прочитал и хотел бы с вами встретиться.
– Зачем? – В Санином голосе по-прежнему звучала настороженность.
– Понимаете, мне очень понравились ваши мысли. Рассуждения об искусстве, о кинематографе, о выборе аудитории, о том, что художник не должен от нее зависеть, не должен идти на поводу… Глубоко вы проникли в тему. Вот я читаю и думаю: а не устроить ли нам целую серию интервью, скажем, на двенадцать номеров? Чтобы вы имели возможность поговорить не только о творчестве, а рассмотреть и другие аспекты нашей жизни. Уверен, читателю «Мужского Братства» будет интересно. А тиражи нашего журнала, как вы знаете, растут как на дрожжах. Всех интересует наш мужицкий взгляд на жизнь.
Саша молчал, не возражал, и я подвел черту:
– Обычно интервью журналисты проводят, а затем материалы для меня готовят. Но у нас проект непростой: передать ваше мировоззрение, ваше видение мира требует большего, чем просто вопросы задавать. Поэтому я и думаю, а не взяться ли мне самому.
– Значит, на двенадцать номеров, говорите, – повторил за мной Рейн уже успокоенным голосом. – Что же, это интересно. И когда начнем?