Фантазии мужчины средних лет

– Конечно нет, – улыбнулась она. Подошла, провела рукой по моей щеке, с лаской, с нежностью. – Глупенький ты какой. Если они могут тебе дать то, чего я не могу? При чем здесь ревность? А то, что я могу тебе дать, они не смогут. Да и энергазм от них от всех совершенно разный. Это все равно что сравнивать несравнимое. Скажем, музыку и литературу. От кого ты больше наслаждаешься, от Чайковского или от Пушкина? Ну как можно сравнивать? А главное, ревновал ли Чайковский, если кто-нибудь читал томик Пушкина? Ревность и зависть можно ощущать от вещей, которые можно соизмерить… – Аркадия помолчала, а потом зачем-то повторила: – Главное, чтобы плеврита у тебя была только одна я.

– Это я тебе обещаю, – легко согласился я.

Она снова протянула свою ивовую руку, снова провела пальцами по лицу, нежно, легко. От ее ладони исходили влага и легкость, одно ее прикосновение облегчало. В смысле, делало легче.

– Хорошо, – согласился я. – Давай попробуем с твоей Ганой. Мне, конечно, тоже интересно. У меня ведь биг-бэнов никогда не было. Да и никого другого не было. Так что я для себя, если честно, тоже целый мир открываю. Потом я подумал и добавил:

– Если у вас так работает, без ревности и обид, тогда я могу вообще со всеми твоими друзьями сексом заняться. Не сразу со всеми, конечно, а по очереди.

Почему-то Аркадия вдруг стала хохотать. Я совсем растерялся.

– Что? Что такого я сказал смешного? Чего ты смеешься? – теребил ее я.

– Сразу со всеми… Ой, не могу… Надо же, сказал… Со всеми…

Постепенно она успокоилась.

– А что такого? – снова спросил я.

– А как ты представляешь одновременно со всеми? Скажем, со мной и с биг-бэном. А если еще паучки подключатся или 4-дэшники. Ой, не могу… – Она снова покатилась от смеха. – Это же невозможно. Мы ведь не сочетаемся совершенно. Как ты это представляешь?

– Я никак не представляю, – согласился я. А про себя сделал вывод, что с оргиями всякими и с прочими групповыми глупостями здесь у них не развито. Что, конечно же, было хорошо. Потому что если бы все возможные сочетания еще утраивались, учетверялись и ушестнадцатирялись, то тогда вообще голову можно было бы от всех возможных вариантов сломать. Просто одна сплошная теория вероятностей тогда бы получилась.

Мы помолчали, я переваривал только что сказанное Аркадией. Странно как-то получалось, непривычно. Но это для меня непривычно, а я ведь сам непривычен для окружающего мира. Что я в нем понимаю? Ничего! Поэтому надо делать то, что она мне советует. Она наверняка добра мне желает. Как говорится: со своим уставом в чужой монастырь не ходят. Хотя здесь, похоже, совсем не монастырь. Я еще поразмышлял немного, а потом решил, что не надо мелочиться.

– Если у вас настолько просто, по этическим меркам, в смысле… Тогда я не против попробовать со всеми. Со всеми полами. Если ты на самом деле не против. И если ты организуешь.

Она лишь развела руками.

– Конечно, я не против. Я только рада буду, если тебе хочется. Да и друзей осчастливлю. А что тут организовывать? Проще простого. Только намекни, что мужик сексом хочет позаниматься, представляешь, сколько народу сбежится. – Она помолчала, затем добавила уже другим, более нервным голосом: – Только никаких плеврит, договорились?

– Конечно, договорились, – легко согласился я. А потом подумал и добавил: – Знаешь что, женщин тоже не надо приводить.

– Почему? – удивилась Аркадия.

– Как почему? Перенасыщен я ими. У меня в той, другой жизни, кроме них, и не было никого, как ты понимаешь. Если мне женщины нужны, то мне надо в прежний мир возвращаться. А если здесь с ними… – я замялся, – …боюсь, у меня ностальгия может возникнуть. По прошлому. Знаешь, щемящее такое, тоскливое чувство.

Она ничего не ответила, только кивнула.

К вечеру Аркадия созвонилась с Ганой, ее знакомым биг-бэном. Договорились на завтра. Конечно, я нервничал все это время. На ночь меня, правда, Аркадия полностью вырубила своими плевритными ласками (я уже стал к ним привыкать), но все равно очнулся в беспокойном состоянии. Сначала спросонья не мог разобраться, откуда волнение взялось, в чем дело? – но потом вспомнил про назначенный биг-бэн и понял, что меня даже в длительном плевритном энергазме полностью не отпустило.

Днем я тоже нервничал, вспоминал слова Аркадии, что энергазм с биг-бэном может быть опасным. Боязни я не чувствовал, но тем не менее состояние было возбужденное.

Гана оказалась существом очень симпатичным. Если бы я мыслил в рамках прежнего двуполого мира, я бы предположил, что Гана мужчина, только с заметной «голубоватой» поволокой. Но я старался мыслить в расширенных рамках многополости и потому не судил о людях с позиций прежних, урезанных стереотипов. И тем не менее я предпочел называть Гану в женском роде – не мог же я заниматься сексом с существом (человеком), обращаясь к нему в мужском роде. Стереотипы стереотипами, может, они мир и урезают, но от них нелегко отделаться.