Фантазии Старой Москвы (СИ)

Период, в который попало Денискино детство, своеобразный. Старая Москва бешеными темпами выселялась. Москвичей вытесняли поближе к МКАД, ходили слухи о том, что тех, кто не хотел и ерепенился, отправляли в психушку, а то и травили. Дома ломали, а на их месте строили всякое разное, преимущественно учреждения и элитное жилье для партийных и прочих начальников. И период между выселением жильцов и поломкой ветхие лачуги были для пацанов клондайком. Детвора любила лазить по старым домам в поисках всякого такого. Да и взрослые барахольщики тоже были не дураки, ведь люди порою бросали несметные сокровища наподобие сталинских облигаций, старинных книг или даже почтовых марок. Последние тогда были в моде. Как говорится, избавлялись от прошлого. В выселенных домах было страшно, ведь там обитали всякие. Но разве мальчики - не мужчины?

У мальчиков даже бизнес оформился: находки они обменивали - например, на жвачку. Вот и про красный альбом Денис подумал то же. Дома Денис разглядел подарок старца и по внутренней интуиции обменивать раздумал. Раньше он его не видел, в смысле, старика. В Старой Москве много таких вот чудаков... было. И каждый чудил во что горазд. В основном они являлись натуральными городскими сумасшедшими, своеобразным красочным штрихом на серой картине купеческого города, превращенного в имперскую столицу, но в дурдом почему-то их не отправляли.

Альбом содержал какие-то не слишком разборчивые записи и чертежи. Сначала было непонятно, а потом озарила мысль: вдруг здесь рассказывается о кладе? Внимательно изучив одну из схем, Денис узнал план родных переулков. Но очень скоро устал, надоело. Забросил на шкаф и забыл. Мальчишья память коротка.

Наткнулся на старую вещь уже через несколько лет, подростком - мать заставила выбросить барахло. Мучительно вспоминал, и наконец из глубин памяти выплыл образ старца. Теперь Муянов внимательно просмотрел записи. Будучи начитанным, мальчик кой-чего сообразил. Это был дневник некоего исследователя, датированный концом девятнадцатого века. Записи касались Огородной слободы и прилегающих территорий. Само собою, вместо 613 школы на схемах обозначен был храмовый комплекс, да и расположение домов в кварталах было не слишком узнаваемым. И уж совсем таинственным представлялась разветвленная сеть подземных коммуникаций. На схемах они обозначались таинственными словами "паттерна", "лаз", "коридор" и даже "склеп". Все конечно с ятями.

В некоторых частях рукописи неизвестный запросто указывал: "далее мы идти побоялись", "проход завален", "скопились удушливые газы". Похоже, уже тогда андеграунд был изрядно поврежден и уж точно не изучен. Чудным казалось, что под городом есть еще один город, целый мир. Воображение рисовало самые страшные и одновременно чарующие картины.

Прошло немного времени, и красный альбом вновь наскучил. Денис на сей раз упрятал заветный дневник в ящик письменного стола, и... вновь забыл. Взрослея, юноша интересовался разными вещами – практическим всем, что находится промеж науки и искусства. Но призвания что-то все не нащупывалось. Любил лежать с книгой, слоняться по Старой Москве, мечтать. А учился так себе, без огонька и мотивации. Сын рабочих, Денис и подумывал о пролетарской судьбе.

Все изменилось после того как Денису попалась книга Игнатия Стеллецкого о поисках библиотеки Ивана Грозного, той самой Либереи из легенд. Вопрос раскопок в Кремле Дениса не интересовал; спецслужбы наверняка все изведали и засекретили. А вот сведения о подземельях в Огородной слободе вдохновили. Кстати в московский язык потихонечку стало приходить слово "дигер". Сопоставляя сведения от Стеллецкого с содержанием красного альбома, Муянов понял: старик тогда подарил тогдашнему постреленышу уникальный документ.

Денис поступил в техникум, на специальность "геодезия". Не по призванию, а потому что Топографический техникум был относительно недалеко, в Колобовских переулках. Учебное заведение располагалось в бывшей пересыльной тюрьме, и там имелись шикарные подземелья, оборудованные под лаборатории. После техникума попал по распределению на предприятие номер семь ГУГК. Ну, неважно, что это за контора такая - ирония в другом: оно в те времена было расположено в Шелапутинском переулке, аккурат напротив роддома имени Клары Цеткин. Цикличность в нашей жизни встречается нередко. О самой работе говорить нечего: обычная рутина. Тем более вся муяновская душа целиком принадлежала тайнам подземелий Огородной слободы. Пока еще - в теоретическом плане.

Родители в то время уже умерли. Маму хватил инсульт, она, когда ее вернули из больницы, не могла говорить, а только плакала, глядя виноватыми глазами. Отец скончался через четыре месяца. Курил утром с перепоя в коридоре, сидячи на обувном ящике, и тихо скончался. Возможно Господь любит того, кого забирает без мук...

Грянула перестройка и жестокий режим ослаб в связи с деструкцией государства в целом. Проще говоря, многие места Старой Москвы остались бесхозными, и в частности мародеры повыкорчевали ранее наглухо затворенные двери...