Фантазии Старой Москвы (СИ)

...Чудно здесь, в монастыре. И днем и ночью за стенами шум, беспокойство. А здесь самое громкое - колокола. Их металлическое гудение прям как бальзам на душу. А начал уже осознавать, что то тело, которое оно сбросило, было уже и не таким бойким. Да к тому же оно далеко не всегда находило общий язык с разумом. А может оно и хорошо, что наконец удалось сбросить с себя оболочку. Только обвыкнуться надо. Похоже, дух Салтычихи уже всех тут достал; навязчивый и вообще злобненькое существо. Ко всяким новичкам небось подкатывает в надежде обрести слушателя. Но все открещиваются.

В самых жутких кошмарах не представлялось, что доведется сойтись с духом, которым обладала душегубица. Что раньше А знало о Салтычихе? Ну, конечно, та женщина слыла олицетворением крепостничества. Свои злодеяния удачно покрывала ассигнациями, а брали все - даже попы. Кажись, ей и наказание столь жестокое назначили потому что не раскаялась - хотя бы для виду. Сильна духом была или упоротая? Какая, впрочем, разница... Одному духу судьба предопределила стать носителем злодея, другому - праведника, третьему - амбивалентного существа. Игра случая.

В мире духов, то есть, духовном пространстве никто никого не судит - потому что никто не играет назначенную роль. Когда существо само по себе, оно неспособно творить добро или зло. Да там и не хотят знать, что такое этика. Оно конечно, есть у духов зависимость от человеческого, но... как бы это помягче сказать-то... короче, духовный мир вторичен по отношению к гуманитарному. Потому что человек может быть бездуховным, а дух бесчеловечным - не может. Только не говорите об этом духам: осерчают.

Следующая встреча А с Б случилась далеко не в следующую ночь. Уверен, тебе, читатель, не надо объяснять, с какого перепугу духи активизируются в часы, когда звезда, которую люди (то есть, мы, конечно) именуем Солнцем, шпарит по другому боку планеты. Все произошло так же спонтанно и естественно: витали, витали - да и свитализировались.

- Вот тоже две могилки рядом. В одной лежит прах девушки Дуняши, Авдотьи Норовой. Она даже вдохновила одного известного повесу. Когда я преставилась, уже родился мальчишка, из которого вырос поэт Александр Пушкин. Он лежит в другом монастыре, отсель далече, а дух уж не знаю, где...

А уже привык к зависаниям Б. Оно просто подождало.

- Пушкин написал поэму: "Евгений Онегин". А образ Танечки Лариной, ну главной героини, дурочки, влюбившейся до беспамятства в одного негодяя, а потом... моя тоже любила. Он предал. А потом другой поэт родился...

- Тютчев. Ты уж говорило.

- Да. Вот, значит, девица. Упокоилась молодою. А втюрилась в молодого офицера, но не повесу. В деревне это было, на природе. Воздух, видно, располагает. Письма ему писала высоким штилем. Она полюбила страстно, но... духовно. Просто боготворила своего кумира. Офицера звали Петр Чаадаев. Тоже бравый такой, герой. Но потом он сошел с ума. Стал философские письма писать, прослыл чуть не главным московским чудаком и оригиналом. Ну, у него это наследственное: еще дед егойный персидским шахом себя воображал. А внук писал, что де жизнь человека как духовного существа обнимает собою два мира, из которых один только нам ведом. В общем, правду писал, но современники еще на доросли.

- Еще как доросли. Только уж шибко французскою заразой пропитались, да в масонов заигрались.

- Ну, может быть. Прожил Петр Чаадаев немало, накликал на себя гнев сильных мира сего за вольномыслие, а перед кончиною завещал, чтоб, значит, закопали его возле праха Дуняши Норовой. То ли совесть его бередила, ведь когда был молодым и бойким, не любил он Дуню-то. Она вообще слабая здоровьем была, знала, что не жилец. И похоже своею физической смертию Дуняша толкнула Петра к неумеренному философствованию.

- А где ж их духи-то?

- Хоть убей не знаю. Тут их хотя и не мильён еще, но много. Но злые духи говорят, они так и не соединились. И не соединятся. Никогда.

- Так значит здесь есть злые духи?!

- Вот ты какое... Я думало, тебя тронет моя гипотеза, что не сойдутся два близких по духу существа, а ты взволновалось вопросом зла. Хорошо еще, мы избавлены от власти гормонов.

- Я хоть и свежачок в этом мире, да понимаю: не были они близки по духу - и все тут.

- Не нам судить. Да ничего: обвыкнешься - не будешь уже столь категоричным.

- А вот скажи, дружище...

- Ась? - Б напряглось.

- Ты тут столько уж оборотов планеты вокруг звезды... и все время одно?

- Но сейчас-то нас - двое...

- Вот ведь ёлы-палы!

- Где?

- Не где, а что. Мой ведь завещал положить свое тело рядом с могилою историка Василия Осипыча Ключевского. Чтоб значит, духовно сойтись. А тут - ты.

- Значит, и для тебя я - дерьмо. - Б обидливо затрепыхалось.

- Ты само меня только что пыталось излечить от этой... категоричности.

- Да. Да...

Б увитало с такою же беспардонностью, как и возникло. А осталось наедине с собою. Оно глянуло окрест себя - и...

МЕГАНАХОРЕТ

У раджи Караньи было

царственное дерево баньяна

по имени «Неколебимый».