Фантазии женщины средних лет

– Вряд ли. – Рене все так же, не отрываясь, смотрел на меня, сейчас особенно молчаливым, даже непривычным взглядом.

«Грустный, – подумала я. – Я в первый раз вижу его грустным. Это он за меня переживает».

– Нет, – сказал он, – я знаю, ты пытаешься обмануть себя. Что может быть не так? Они женятся.

– Зачем ты мне делаешь больно? Специально? – взмолилась я.

– Нет, – он покачал головой, не отводя взгляда, – я помогаю тебе. Согласись и прими все как есть, и тебе станет легче. Не надо обманывать себя, иллюзия только растягивает.

– Что растягивает?

– Боль, обиду.

– Откуда ты знаешь? Ты ведь ничего не чувствуешь. – Он не обиделся, только улыбнулся. Опять грустно, заметила я.

– Я знаю Он протянул руку и провел по моей щеке, вытирая ее от засохших слез, их соли, горечи. Его пальцы скользили медленно и плавно, как никогда прежде. В их движениях скрывалась печаль.

– Рене, – я снова взмолилась, – но ведь может оказаться все, что угодно Может быть, она богатая, и он польстился на деньги. Так тоже может быть.

– Тогда зачем ты переживаешь? Он тогда не стоит. Я выдохнула, разочарованно, бессильно.

– Ты не понимаешь.

– Я понимаю, – он снова улыбнулся. – Но тебе не следует ехать. – Я знала, что он скажет. – В таком состоянии, как сейчас, с тобой может произойти все, что угодно. Ты же на грани срыва.

Я хотела сказать: «Я уже сорвалась. Сорвалась и лечу». Но промолчала.

– Представляешь, если все именно так, как она рассказала? Ты совсем заболеешь. Тебе нельзя ехать…

И тут он неестественно резко осекся, не закрыв предложение интонацией, явно прервав его посередине. Мне даже почудилось, что он скажет: «я не пущу тебя», но он не сказал.

– Ты не понимаешь – снова сказала я, не зная, что сказать еще. Мы молчали.

– Хочешь, – наконец предложил он, – хочешь, я поеду? – Я не поняла.

– Зачем?

– Я могу все узнать. Если, как ты говоришь, Дино движет расчет, то это заметно. По крайней мере, я увижу. Может быть, мне удастся поговорить с ним. Придумаю предлог, схожу в театр и поговорю. А потом позвоню тебе и расскажу. Мне в Рим на машине, сама знаешь, одно удовольствие. – Я пожала плечами. – Только тебя одну оставлять не хочется. Я снова пожала плечами.

– Правильно, – сказал он после паузы, – так и надо сделать. Поездка займет три дня, не больше. Во всяком случае, исчезнут сомнения, и мы все потом решим.

– Я не знаю, – промолвила я, – ты мне расскажешь правду? Ты не обманешь?

– Что за глупости, – Рене усмехнулся.

– Глупости, – повторила за ним я.

У меня затекла рука, я слишком долго опиралась на нее. Я опустилась и легла на спину. Над головой нависал потолок. Я ни о чем не думала, я завороженно смотрела, как по нему ползали неровные черно-белые, иногда желтые тени. Желтые ползли значительно быстрее, я догадалась: это свет от машин залетает в окно. Хотя шума моторов слышно не было. Я прислушалась. Потом лицо Рене заслонило и потолок, и желтые пятна, оно было лишено теней, только черно-белое, вернее, темно-белое, вернее, темное – белое исчезло.

– Я люблю тебя, – сказал он, и я удивилась: к чему сейчас о любви? – Я хочу, чтобы ты знала. Конечно, так всегда говорят. Я знаю, тебе много раз признавались в любви, и мне бы не надо, но я скажу. – Я попробовала улыбнуться и, может быть, улыбнулась, не помню. – Я люблю тебя, как никто не любил и никто не будет. В свое время ты узнаешь и поймешь.

Он и говорит грустно, подумала я, даже слова, даже интонации – все пронизано грустью. Я хотела заглянуть в глаза, но они так приблизились, что я не разглядела. Он поцеловал меня в губы, коротко, лишь касаясь, тоже непривычно грустно. Все грустно, грусть так и барабанила по мне. Отчего так грустно, грустно, грустно? Я чуть приоткрыла губы, но Рене уже не было рядом.

– Я поеду, – сказал он.

– Сейчас? Так быстро?

– А зачем тянуть? Быстрее узнаю, быстрее все закончится.

Я все же нашла его глаза, они, я так и знала, были грустными. Такими я их и запомнила. Я молчала. Я слышала, как Рене рывком бросил тело с кровати, резкость вернулась к нему, я поняла это по жесткому шуршанию одежды, когда он одевался. Он больше не подошел ко мне.

– Еда в холодильнике, – сказал он издалека. – Обязательно поешь. – Потом была пауза. – Я позвоню тебе завтра.

Хлопнула дверь, я слышала, как хлопнула дверь.

Когда я проснулась, телефон замер от моего взгляда, как будто всю ночь только его и ждал. Я посмотрела на часы, было около одиннадцати утра, я не знала, как долго я спала, так как не знала, когда заснула. Я набросила халат и пошла на кухню варить кофе. Меня поташнивало, но я все же выпила с полчашки, чтобы хоть немного прийти в себя. Но не пришла.

Сколько раз потом я пыталась вспомнить, восстановить по минутам этот день, но так и не смогла. Что-то произошло с памятью, и она отказывалась складывать его из разрозненных кусков. Точно так же нельзя собрать разбившийся самолет, слишком много покореженного. Так утро и потерялось, а днем я снова заснула и проспала часа три, даже не снимая халата.