Фантазии женщины средних лет

– Знаете, что я заметил? – он даже замедлил шаг. – Телевизор или взятые напрокат фильмы по вечерам являются признаком одиночества. Более того, компьютеры с их электронной коммуникацией, даже автомобили, когда людей видишь только через окна других автомобилей, все это признаки одиночества.

– Не знаю, я почти не смотрю телевизор, – все же отре-агиривала я, – у меня слишком много дел.

– Да, это хорошо. А вот мне постоянно приходится придумывать, чем бы себя занять. – Его голос сразу стал тише, печальнее, я даже улыбнулась.

– Так женитесь, заведите детей, вот и займете себя. – Лучшего совета я и не могла дать.

– Я был женат. Но я ведь вам говорил, что меня удручает монотонность семейной жизни. Хотя сейчас я бы все воспринимал, возможно, по-другому. Я ведь женился совсем молодым, а с возрастом перспектива меняется. Знаете, я недавно нашел простое, но, думаю, справедливое сравнение. Прежде я относился к женщине как к кинофильму: ну, сколько раз можно посмотреть даже хороший фильм? Ну, два-три.

Я усмехнулась. Сравнение отдавало пошлостью, да и намек на залихватское прошлое был тоже грубоватый.

– Так вы бабник, Роберт? – не удержалась я, даже не скрывая иронии.

– Ну, если и бабник, то в прошлом. Да и не так чтобы бабник, хотя, – он кокетливо помялся, – я нравился женщинам. А с возрастом, – продолжил он, опять не заметив моей усмешки, – отношение к женщине изменилось. Стало больше сравнимо с отношением к музыке.

«О, Господи, – подумала я, – это даже хуже, чем про кино».

– Ведь чем дольше слушаешь одну и ту же мелодию, тем она больше нравится. Каждый раз открываешь ее заново, каждый раз находишь новые повороты, спрятанное чувство, смысл.

Его голос, задушевный, рассчитанный на понимание, на сочувствие, вдруг развеселил меня. «Ведь с сочувствия все и начинается», – улыбнулась я про себя.

– Ну, – я игриво стрельнула уголками глаз, – и какой же мелодией звучу я?

Он, видимо, ждал такого вопроса и сразу оживился.

– Вы? Вас я сразу определил, как только увидел, тогда, в первый раз. Вы отчетливо звучите Григом.

Это было неожиданно. Я была готова к более известному имени, к Моцарту или Бетховену, ну, в крайнем случае, к Шопену. Но Григ?! Я не ожидала от Боба такого нестандарта, я вообще ничего от него не ожидала. А тут загадочный Григ.

– Да? – удивилась я, поймав его взгляд, мягкий, плетущий, который был сейчас явно заодно с голосом, с этой холеной бородкой, с продольными, совсем не резкими складочками на переносице. А ведь он ничего! Есть в нем что-то кошачье, но более сильное, скорее тигриное, эта мягкость, это постоянное понимание и сочувствие, даже грусть. Она тоже добавляет, создает поволоку, особый шарм.

– А что именно из Грига?

– Да по сути все. – И тут он предложил:

– Здесь рядом есть магазин, где через наушники можно слушать любую музыку. Хотите, зайдем?

«Хорошо, что еще домой не позвал», – подумала я. Конечно, в его предложении присутствовала двусмысленность, но только в растянутости нашей встречи, больше ни в чем.

– Не знаю, у меня вообще-то времени мало.

«Хотя, с другой стороны, – решила я, – подумаешь, музыку послушать, тем более которой я звучу».

– Ну, хорошо, только ненадолго.

– Конечно, – согласился он.

Когда я надела широкие, плотные наушники и мир сначала замер абсолютной, космической безмолвностью, а затем неожиданно взорвался, тогда я поняла, что именно хотел сказать Боб. Что-то сильное и притягивающее рождалось в этих звуках, холодное и в то же время страстное, что-то лирическое и нежное, но одновременно властное, недоступное, то, до чего невозможно дотянуться и невозможно понять. Но тут повела, позвала флейта, и весь слаженный хор оркестра рассыпался, пропуская ее, но лишь на мгновение, а потом снова легко сложился из только что разбитых частей, и снова возникла стена, непреодолимая, давящая своей отчужденностью.

Я огляделась. Вокруг меня находились десятка три слушателей, каждый в своей музыке, и у каждого, как и у меня, наверное, отрешенность от мира проступала на лице. Боба поблизости не оказалось, я увидела его большую фигуру в глубине магазина, он брал что-то с полок, долго разглядывал, видимо читая текст. Музыка не мешала мне думать, и я подумала, что ведь он и вправду ничего, даже интересный, и надо же, как он правильно меня понял. Конечно, в нем много шаблона и порой он безвкусный, но, похоже, чуткий. И надо же, как он сказал: «как только я увидел вас в первый раз», значит, он думал обо мне все это время. Интересно, всегда ли присутствует в нем эта обволакивающая грация большого человека или он порой теряет ее?