Фантазия в рамках. Интервью с Робертом Ибатуллиным

Страхов стало много: экологические, демографические, страх перед повальной компьютеризацией и прочие. На этой волне возникло последнее течение в фантастике, предлагавшее целостную картину будущего — киберпанк. Будущее опять же рисовалось в мрачных тонах: корпорации уничтожили государства, всюду проникли компьютерные сети и выход в виртуальную реальность стал обыденностью, но при этом царит упадок.

Основатель этого направления Уильям Гибсон сказал, что киберпанк умер, так как стал реальностью. Думаю, он слукавил. Что-то действительно сбылось, но основная причина в том, что сегодня будущее, которое рисовал киберпанк, уже не завораживает своей мрачностью так, как было раньше. Правда, с тех пор никто не смог придумать концепцию будущего, которую бы подхватили и начали осваивать (исследовать) другие авторы. Хотя попытки предпринимаются постоянно.

А так как нет картины будущего, литература начинает обращаться к прошлому в попытке воскресить давно ушедшие картины мира, но немного в другой оболочке. Так появились паропанк, дизельпанк и другие экзотические направления. Фантастика сейчас ждет гения, который бы ухватил неявные тренды нашего времени и создал новую глобальную картину будущего. Пока таких было всего две: «космическое» будущее и киберпанк. Третьего пока не дано. Почему Гибсону удалось создать новую картину будущего? Он читал не только фантастику, но и много чего еще — например, литературу битников, его книги во многом основаны на авангардистской литературе 1950–1960‑х. То есть, чтобы создать нечто по-настоящему новое в фантастике, нужно читать не только фантастику.

Ближайшее светлое будущее

— «Твердая» научная фантастика при Союзе зачастую рассматривалась как средство вовлечения молодежи в тематику, связанную с наукой и техникой, а также как средство донесения актуальных научных знаний. Как относитесь к такой роли этого рода литературы?

— Я думаю, что с этой ролью лучше справятся научно-популярные книги. Научная фантастика — это развлечение для аудитории, которой хочется научного правдоподобия. Я не особо верю, что фантастика может иметь просветительскую функцию.

— С другой стороны, если человек смотрит фильм «Гравитация», он видит, что космос — очень небольшое место, что между станциями можно на баллоне долететь, что всю орбитальную группировку спутников можно уничтожить одним выстрелом и пр. Это ведь ставит определенные маркеры, искажая картину окружающей действительности. Есть ли фильмы, выходившие за последние годы, про которые можно сказать, что в них всё идеально, от и до?

— Такого нет и не может быть. Всегда будут какие-то условности. Например, сквозь настоящее стекло гермошлема нельзя увидеть лицо актера. Самый реалистичный фильм о космосе — это нефантастический «Аполлон-13». А из фантастики — сериал The Expanse («Пространство» в нашем переводе) и кинофильм «Марсианин», хотя и его есть за что ругать.

— Из одного пакетика высадить целое поле картофеля.

— Как пример. Но, конечно, хотелось бы, чтобы фильмов про космос было больше. Притом и наших российских. И не обязательно фантастических. В истории отечественной космонавтики наберется материала для десятков захватывающих фильмов.

— А что хотелось бы увидеть экранизированным?

— Назову две классические книги: Альфреда Бестера и Алексея Толстого. Обе они популярны, визуально зрелищны, сюжет несложен и полон действия, то есть хорошо подходят для экрана. Я знаю про «Аэлиту» 1920‑х, но хотелось бы увидеть нечто близкое к тексту и современное. Что касается «Тигра», идеальным режиссером для него был бы Терри Гиллиам периода расцвета. Ну и вспомним еще величайший в истории неснятый фильм — Алехандро Ходоровского.

— Где Шаддама IV должен был играть Сальвадор Дали?

— Да. Я слышал, что кто-то собирается сделать анимацию по сохранившимся концептам. Будет здорово, но всё равно немного не то.

— А «Розу и Червя» видите как материал для экранизации?