Томас отшатнулся… снизу раздались оглушительные удары и рёв Фёклы. Он открыл дверь, и в комнату ворвались солдаты, едва не наколов его на выставленные вперёд шпаги. За ними вошёл высокий унтер-офицер с металлическим знаком на груди. Томас поднял голову и уставился на чёрную треуголку, венчавшую зелёный камзол, обшитый золотыми галунами на обшлагах и карманах. Лицо офицера выражало спокойствие. Он обратился по-немецки:
— Герр Томас Фукс, вы арестованы.
— Я?! Почему? За что?!
— За изготовление и продажу некачественного товара, явившегося причиной смерти пятерых человек.
Рыжий немец посерел и стал похож на тирольское привидение.
— Продажу? Я не продавал! Я никому не продавал никакой товар.
— Заберите его, — сухо приказал офицер, и солдаты взяли ослабевшего немца под локти.
— Я не продавал, я химик, я ставил опыты, — лепетал немец, — чистый эксперимент, только наука, я учёный, я подданный Священной Римской империи германской нации. Это какая-то ошибка! Что вы делаете?!
В прихожей и на лестнице бушевал разгневанный люд, искажённые лица давились криками… «ирод», «убивец», «на кол его». Когда солдаты повели Томаса вниз, мужики ворвались в лабораторию и учинили разгром. Крушили склянки, рвали тетради, ломали мебель, кто-то бросил «Фрау Фетбаух» на улицу, стекло разбилось, и чёрное облако впиталось в уличную грязь. За колбой в окно отправились другие сосуды, они плюхались на дорогу, где их давили, яростно и с хрустом. Летний ветерок подхватывал тяжёлые запахи и неторопливо разносил окрест. Сундук со склянками погиб последним. Грохнулся, треснул, рассыпал битое стекло. Английское, немецкое, венецианское…
Немца вывели и посадили в чёрную тюремную карету, он забился в угол и запричитал: «Я не продавал, я не заставлял их пить, они же сами, при чём тут я?» Затем его мысли вернулись к эксперименту, он вскочил на ноги, вцепился в решетку и стал кричать, что совершил научное открытие, произвёл в пробирке сгусток времени, невиданную доселе субстанцию, сделал то, чего прежде не удавалось никому.
— Глянь, как глазёнки выпучил! — ехидно ответила толпа на немецкие выкрики.
Томас попытался вырвать решетку, раскачать карету, выбить ногой дверь — всё тщетно. Наконец мысли учёного поднялись до уровня философских рассуждений и отправились на поиски ответов на отчасти риторические вопросы. Он снова сел в пыльный угол и, подскакивая на ухабах, принялся размышлять, почему время, полученное им в результате опыта, оказалось таким чёрным.
Оказавшись в застенке, немец брезгливо осмотрел сырую камеру, вдохнул пропитанный клопами воздух и понял:
— Всё сходится… время не может быть светлым.
Капитона искали три дня. Последним его видела Фёкла, но сказать ничего не смогла, потому что была немая. Жестами показала, что вечером того дня он был в стельку пьян, а на вопрос «куда делся?» подняла плечи и развела руками — «леший его разберёт». Говорят, что где-то на окраине города видели мужика, похожего на Капитона. «Кажись, его, а кажись, и нет — сильно старый, борода седая, лапти протёртые… токма кафтан похож». Поговаривали, будто «узрел он грядущее», а монахи Зелёной пустыни сочли его юродивым и уговорили в послушники. Там, на радость монахам, он исступлённо вещал про небесный камень, который трижды громыхнул в неведомой сибирской глуши, или, забиваясь в курятник, обхватывал голову руками и шептал сквозь слёзы: «Царя, царя-батюшку не троньте, ироды окаянные, детишек, детишек малых почто губите?»
Томаса Фукса отпустили, и он вернулся в родное Саксонское княжество.
Злосчастную табличку сняли с чёрной двери, а в доме сделали пивную «У Томаса». Знатная, кстати, была пивнушка. И пиво отменное, терпкое, ароматное, цвета необычного. Чёрное, как уголь. Как время.
Почти разумны
Майк Гелприн
Олег присел на корточки, расстелил на траве клеёнку и вывалил на неё содержимое мешка с подарками. Аляповатые пластиковые заколки, броши из дешёвого стекла, примитивные перочинные ножи — весь запас, что приволок с Земли вернувшийся из отпуска Луис.
— Хорошие вещи, полезные, — подбодрил Олег аборигенов. — Ну что стоите — налетайте.
Аборигены, как обычно, не отреагировали. Все трое смиренно стояли в ряд и безмолвно переминались с ноги на ногу, будто солдаты карликового войска, которым уже скомандовали «вольно», но забыли добавить «разойдись».
Луис почесал в затылке, поморщился.
— Примитивы, — прокомментировал он. — И какому олуху пришло в голову классифицировать их сапиенсами?
— Сам ты примитив, — рассердилась Глория.
Она решительно отстранила Луиса, присела рядом с Олегом, выбрала из кучи безделушек стеклярусные бусы и протянула ближайшему аборигену.
— Возьми, — принялась уговаривать Глория. — Смотри, какие красивые, подаришь своей девушке. У тебя есть девушка?
Абориген помялся, затем нерешительно протянул верхнюю конечность и немедленно её отдёрнул.
— Трусоват, — констатировал Луис, повернулся спиной и двинулся в лабораторию. — Только время с ними терять, — бросил он через плечо.
Глория досадливо фыркнула.