У Димы никогда не было настоящей любовницы – так, давно еще случайные связи в полупьяной студенческой компании, а сейчас, как ему думалось, представился подходящий случай, чтоб внести некий романтический налет в пресную, однообразную жизнь. Это ж почти, как жить в доме с привидениями или лазать в пещеру к троглодиту!
Дима допил пиво и влился в людской поток, хотя идти ему было, в сущности, некуда и незачем. Если только сесть на скамейку возле дома, смотреть на серые стены и придумывать историю к завтрашнему дню?.. Он понял, что, действительно, около дома всегда чувствовал себя увереннее, и мысли становились яснее.
Любимая скамейка пустовала, и Дима опустился на нее, наблюдая, как листья, когда по одному, а когда и целыми стайками, срываются с веток и медленно планируют к земле. Грустное зрелище: хотя, может, дело было совсем и не в листьях. Повернув голову, он увидел, как мелькнул в кухонном окне пестрый Валин халат.
Заметив мужа, Валя вышла в сад и присела рядом.
– Жарко там.
Дима не ответил, потому что фраза относилась, вроде, и не к нему, а так, в пространство.
– Дим…
Он повернул голову. Жена смотрела на него привычно печальным взглядом, от которого давно уже хотелось убежать, скрыться, чтоб не прилип к тебе этот отпечаток тоски. Сейчас было проще, потому что он мог думать об Ире с ее пещерами и троглодитами, а мог – о привидениях собственного дома.
– Дим, у тебя появилась другая женщина?
– С чего это ты так решила?
– Я вижу.
– Именно, сегодня? – Дима усмехнулся.
– Не важно. Скажи, да или нет.
– Конечно, нет, – он, скорее, по привычке, обнял жену. Валя прислонилась к его плечу и сказала, глядя в сиреневый куст:
– Не верю я тебе… а жаль. Знаешь, как мне не хочется уходить отсюда… от тебя. Не знаю, что я сделала плохого. Я люблю тебя, и всегда хотела, чтоб у нас было уютно, хорошо, – она шмыгнула носом, – но, наверное, придется уходить.
У Димы внутри все сжалось – всегда, еще с детства, ему почему-то было жаль ломать уже созданное. На секунду представил ее, уходящей навсегда, и… подкатилась нежность, всколыхнув, как казалось, давно утраченное. Он обнял ее крепко, по-настоящему, а Валя обхватив его за шею, заплакала, целуя мокрыми губами. В эту минуту он готов был отдать все, лишь бы сохранить ее, даже такой, какой она сделалась в последнее время – какой сделали ее он и дом с его неустроенностью.
– Милая, – прошептал Дима, – это глупости. Я люблю тебя…
Он прекрасно сознавал, что не любит ее очень давно, и ему просто жаль – жаль ее, жаль прожитых лет, жаль проходящей молодости, которая всецело была связана с ней.
– Если б это было правдой… – прошептала Валя, – как бы я хотела, чтоб это было правдой!.. Но к сожалению…
– Да с чего ты взяла? Какая другая женщина?!
– Не знаю, но сегодня я окончательно почувствовала, что в этом доме лишняя. Я не могу объяснить, но раньше он терпел меня, а теперь выгоняет.
– Ты сумасшедшая, – Дима ласково погладил ее по голове. С одной стороны, он успокоился: значит, она ничего не знает об Ире и их завтрашней встрече. Это просто домыслы, которые можно разрушить нежностью, и на какое-то время продлить их несчастливую, но ясную совместную жизнь. Но, с другой, он был шокирован тем, насколько ее слова перекликаются с его сегодняшней фантазией и с бредом бабки. Не могла одна и та же мысль прийти в голову сразу трем людям одновременно!
– Я не сумасшедшая, – Валя отстранилась, растерла по щекам слезы и улыбнулась.
Улыбка эта показалась Диме такой милой.
– Ты ж сам говорил, что этот дом, как живое существо; его нельзя ломать и перестраивать, иначе ему будет больно…
Дима судорожно пытался вспомнить –
– …вот теперь я верю в это. И это существо больше не хочет меня терпеть; значит, оно хочет кого-то другого.
– Ты сама понимаешь, что говоришь?
– Понимаю. Конечно, я не уйду завтра. Мне, сам знаешь, уходить некуда. Да и не хочется… – она снова заплакала.
– Не плачь, все будет хорошо. Пойдем, – Дима встал и осторожно повел жену к дому.
Дом никак не отреагировал на это, только Дима чувствовал, что внутри не сможет также обнимать и целовать ее. Он не мог этого объяснить, но внимание, вроде, рассеивалось, расползалось по стенам, по мебели, и пропадали всякие физические желания. Его рука лежала на ее плече, но чувство потери, желание приласкать и вернуть, улетучилось. Он смотрел на милые безделушки, расставленные в шкафу, и думал: