Фантом

Отец Лоренсио, при всех его многочисленных достоинствах, слыл к тому же еще и человеком не глупым. Время между молитвами в тесной келье, где рот его источал слова добродетели и смирения, и трудом исповедования в столь же узких стенках конфессионала, где уже уши священника впитывали человеческие грехи, храмовник посвящал созерцанию окружающего мира, по мнению наблюдателя, прекрасного и весьма привлекательного, и прочтению книг, серьезных и не очень. Он непрестанно восхищался Божественным Творением всего и вся, от ежедневного перекатывания небесного светила по невидимой дуге до трепещущей на подоконнике бабочки-лимонницы, готовой вот-вот распрощаться с собственной крохотной жизнью под взором нависающего над ней в сплетенных сетях мохнатого арахна, и при этом отдавал должное Лукавому, ловко скрывающему свои силки в красивых обертках, взять, к примеру, лавку мясника с коптильней внутри или его пышнотелую жену, без смущения подставляющую солнцу и жадным взорам свои прелести.

Отец Лоренсио визиту Ромео не удивился. Давеча он исповедал прекрасное юное создание, нежнейший утренний цветок, дыхание радости и счастья… Тут священник запутался в эпитетах, понимая, что дальнейшее словесное упражнение в куртуазной софистике будет перебором. Читатель, полагаю, уже догадался, что каяться приходила Джульетта. С ее стороны это было признание в любви, конечно же не к пожилому синьору в сутане, а к молодому Ромео, но девица, не совершившая ничего предосудительного, представила себе появление захватившего ее сердце чувства как согрешение, и Отец Лоренсио слушал ее с влажными глазами. Потребовалось несколько цитат из Святого Писания, чтобы убедить дрожащую Джульетту в том, что исповедаться ей абсолютно не в чем. Видя, как птичка выпорхнула из клетки, прости Господи произносить такое о церкви в самой церкви, священник облегченно выдохнул и заулыбался во весь рот, направляясь в свою келью.

— Я рад, Ромео, твоему приходу, как и печалюсь, видя тебя здесь, — Лоренсио указал рукой на скамью, едва юноша, хлопнув дверью, вошел внутрь.

— Не понимаю, святой отец, как совместить слова ваши, несущие в себе противоположные смыслы, — Ромео присел рядом с Лоренсио.

— Мой юный друг, наш с вами мир полон подобных казусов, — улыбнулся священник. — Буквально на каждом шагу. Вам не приходило в голову, что в тот момент, когда вы вопите серенаду собственного сочинения, согревающую сердце вашей избранницы, соседи, люди почтенные, лишенные сна, прежде всего отвратительным исполнением, негодуют при этом, а выпрыгивая из окна вышеозначенной дамы, едва заслышав шаги ее родителя на лестнице, вы расстроите до глубины души садовника, обнаружившего поутру смятый напрочь куст его любимых роз?

— Вот незадача, — хохотнул юноша, живо представив себе нарисованную храмовником картину. — Но все же я пришел по особому поводу.

— Вы пришли просить меня о тайном венчании, — ухмыльнулся отец Лоренсио и, глядя на изумленного молодого человека, добавил: — Догадаться не сложно. Вчера на этом самом месте я беседовал с Джульеттой, а поскольку вхож в оба ваших дома, прекрасно осведомлен о… — он почмокал губами, — сложных отношениях.

— Да, — вспыхнул Ромео, — родители не дадут согласия, и все же, святой отец, что может остановить вас, представителя Бога здесь, на Земле, и не соединить любящие сердца?

— Одобри я ваш союз, — Лоренсио ласково посмотрел на юношу, — одной рукой дам жизнь ему, а другой призову смерть.

Ромео резко подскочил. Юности свойственна импульсивность, а влюбленности — торопливость.

— Вы, святой отец, заладили одно и то же, да и нет, нет и да, церковь Сан-Франческо не единственное место в мире, где мы сможем обрести счастье.

— Под напором влюбленного сердца не устоит ни одна крепость, — рассмеялся Лоренсио. — Будь у крутолобых полководцев хоть щепотка смекалки, они бы нашли двух влюбленных и развели по разные стороны цитадели, ни легкая пехота, ни тяжелая конница, ни артиллерия не понадобятся для осады, ничто не в состоянии противостоять порыву стремящихся друг к другу любящих сердец.

— Так вы согласны? — с надеждой в голосе воскликнул Ромео.

— Выслушай меня внимательно, сын мой, поелику согласие давать не мне, а тебе, — священник мягко усадил юношу обратно на скамью. — Не спрашиваю, силен ли ты в таком благородном ремесле, как пчеловодство, ибо знаю почтенный род твой, титул, что носит отец твой, и, стало быть, будущий сына его, Ромео, но, в силу какой-никакой образованности, сын мой, ты должен представлять себе такое прекрасное насекомое, как пчела, и для чего Отец Небесный сотворил ее.

— Я люблю мед, — утвердительно кивнул юноша и поправил длиннющий клинок, неудобно висевший у выпяченного на низкой скамье колена.