Фантом

Вахтер долго рассматривал пропуск, вертел его и так и этак, даже зачем-то поднес к носу и старательно обнюхал, затем он подозрительным взглядом уставился на Антона Варфоломеевича, сличая его лик с фотографией на пропуске. При этом на лице вахтера явилось недоверие, брезгливость. Баулин почувствовал, что, если это продлится еще хотя бы с минуту, последние силы покинут его и он рухнет на виду у всех в обморок. Впрочем, на виду ему бы это сделать и не удалось вестибюль министерства, обычно заполненный оживленным людом, на сей раз был пуст.

Наконец пытка закончилась, и вахтер, будто делая над собой невероятное усилие, насупив брови и поджав губы, процедил:

- Проходите, гражданин!

Пропуска он не вернул. Но Антон Варфоломеевич и не заметил этого. Все смешалось в его голове. Не помня себя, он добрался до лифта, машинально нажал нужную кнопку. Сбоку из стены, а точнее динамика, встроенного в нее, металлически проскрипело:

- Петр Петрович уже давно ожидает вас!

И вновь за спиной послышался ехидный приглушенный смешок. Антон Варфоломеевич с недоумением оглядел свои пустые руки папку со всеми выжимками, отчетами, справками он по спешности оставил у себя в кабинете. Но пути назад уже не было.

Лифт остановился, выплюнув Баулина на шестнадцатом этаже. Двери за спиной с лязгом сомкнулись.

Антон Варфоомеевич робко заглянул в приемную, заранее раздвигая свои полные губы в приветливой, подобострастной улыбке. Однако секретарша Валечка даже не взглянула на посетителя и сделала вид, что не расслышала его приветствия.

Антон Варфоломеевич, ничуть не смутившись, принялся рассыпаться в любезностях. Потом намекнул на срочный вызов. И, минуты через четыре, уже впрямую, сетуя мысленно на несообразительность Валечки, попросил доложить начальнику о его приходе. Ответом было ледяное, презрительное молчание.

Баулину ничего не оставалось, как скромно пристроиться в креслице для посетителей и терпеливо ждать, пока о нем вспомнят. Сиделось как-то неудобно, нехорошо. Предчувствия переполняли его, ожидание томило и пугало неопределенностью, безвыходностью.

Через полчаса у него затекли ноги и спина. Через полтора болело все тело - казалось, что оно не свое, холеное и тренированное, а какое-то чужое, взятое напрокат у немощного старца или у забулдыги-алкаша. Кровь отлила от головы, лицо покрылось бледностью, а кончики пальцев и вовсе посинели.

Когда за окном совсем стемнело, секретарша оторвала свое припухшее личико от бумаг и зло уставилась на посетителя. Губки у нее кривились и подергивались, глаза превратились в щелки. Голос Валечкин обрушился на Антона Варфоломеевича будто молот:

- Ну что же вы сидите?!

Баулин вцепился в подлокотники.

- Сидят тут всякие, а Петр Петрович ждать обязан?!

Баулин приподнялся на дрожащих ногах.

- Ни стыда, ни совести у людей! Совсем обнаглели! - обиженно пробурчала Валечка.

Антон Варфоломеевич сделал шаг к двери, осторожненько приоткрыл ее.

В спину ему секретарша прошипела уже с нераскрываемой ненавистью:

- Хоть бы почистился! Что за народ, как в кабак прут! Ну ничего, ничего...

Петр Петрович сидел в глубине огромного кабинета за необъятным резным столом. Он что-то листал, делая пометки на полях, потом комкал просмотренные листы и бросал их в плетеную корзину для бумаг. На Баулина он не смотрел.

Тот деликатно кашлянул, закивал головой.

- Чего тебе? - не поднимая глаз, спросил Петр Петрович.

Баулин смутился на секунду, но тут же вновь нагнал улыбку на лицо.

- Вызывали-с, - неожиданно для себя с излишней услужливостью пролепетал он.

- Ну-ну, - после молчания произнес Петр Петрович, - докладывайте!

Баулин разинул рот от неожиданности. В дверь просунулась головка секретарши. Раздался язвительный голосок:

- Всю приемную затоптал, столько грязи развел. Нету на них управы!

Петр Петрович поморщился, махнул рукою. Дверь захлопнулась.

- Ну, давай, показывай, что там у тебя в кармане.

Антон Варфоломеевич совершенно растерялся. То, что с ним происходило, не вписывалось ни в какие рамки и было чем-то настолько непонятным, что он начинал окончательно терять самообладание.

- Я решительно возражаю, Петр Петрович, да как вы... сказал он невнятно, слабым голоском.

- Давай вынимай! - Петр Петрович вытянул руку ладонью вверх.

Баулин машинально пошарил в кармане костюма, наткнулся на липкий, сыроватый комок, вытащил его нерешительно.

- Давай, давай, - еще требовательнее провозгласил хозяин кабинета. - Теперь поздно, ничего не скроешь!

Он вырвал из руки Баулина скомканную бумажку, развернул ее и стал утюжить, разглаживая ладонью по столу. От этой утюжки на бледно-желтом листе стали вдруг проступать зеленоватые крупные буквы. Баулин вытянул шею и сумел разобрать начальные слова: "Довожу до вашего сведения, что..."

Петр Петрович, совсем согнувшись над столом, заклекотал вдруг каким-то птичьим клекотом, переходящим в мелкий, рассыпчатый смех.

- Доводишь, значит? Ясненько. Не думал на тебя, Варфоломеич, не думал. Вот ты как, значит? Ну-ка выйди, мне кой о чем помозговать надо.