Фантом улитки

– Любила. Люблю. Но всегда это лишь страдание. Настоящая любовь – это болезнь. Истинные терзания. Предпочитаю испытывать их дозировано. А как насчет лекарства от любви?

– О чем Вы говорите?

– О том, что способность не любить может спасти душу.

– А способность любить?

– Тоже может. Спасти и погубить.

Они прогуливались по кварталу Маре. Дороги парижских бульваров были раскалены жарким солнцем. Она была одета в шелковое платье цвета слоновой кости, освещенное ярким светом оно казалось почти прозрачным.

– Как Вы думаете, где нам удастся спрятаться от жары? – задала она вопрос и тут же заключила, – я думаю посетить Карнавале. Хочется больше Парижа, но такая температура невыносима.

И она резким движением увлекла спутника в переулок. Несколько пепельно-розовых лепестков гортензии слетели с ее головы.

– А где кофе для месье?

В ответ гарсон удивленно задрал бровь над глазом желтого кошачьего цвета.

– М-м-м-меееэс-сь-е? К-к-которого? – спросил он, заикаясь.

Она в изумлении повела рукой направо:

– Моего друга Жана Гюйо.

Официант резво закивал и быстро вернулся с подносом. Затем также моментально исчез.

– Величайший философ и поэт Жан Мари Гюйо умер 31 марта сего года от туберкулеза в возрасте 33 лет в Мантоне.– он перечитал сводку недавней газеты. – Париж сходит с ума, – прошептал он, тараща глаза и оглядываясь.

Глава 4

…Она легла в кровать почти на рассвете. На час. Возбужденная. Питаемая надеждами. Совсем немного отделяло ее от желанного.

Атмосфера окутала город туманной дымкой. Собор Парижской Богоматери в первых лучах майского солнца, казалось, застыл над землей. Таинственный, мрачный корабль-молох парил. Переполненная сокровищница: витражи-павлины, искусные фрески, бесконечная линия колонн, залитых медовым светом. Величественный и магический. Перспектива тянула, манила к алтарю неведомой силой веков. И при всей внешней несбалансированности, архитектурном дуализме, он был прекрасен снаружи, и идеален внутри.

Она торопилась. Себастиан уже стоял на мосту и смотрел в сторону восходящего солнца. Каменные перила были покрыты росой. Лицо его было спокойным, но сосредоточенным, а мокрые пальцы перебирали деревянные бусы.

Сначала она прошла мимо, не заметив его фигуру, но он окликнул ее:

– Мадам, видит Бог, у меня прекрасное обоняние: я почувствовал аромат пионов, только Вы ступили на мост.

Она обернулась и радостно протянула ему на встречу руки:

– Это Вам.

– Но не для меня, – с улыбкой заметил молодой человек, – надеюсь, Вы всё сделали верно. Но остался один нюанс, который удастся выполнить лишь в лаборатории. Я вернусь к собору примерно через час. В это время священники архиепархии будут входить внутрь. Ждите меня: Вы должны увидеть завершение обряда.

Себастиан направился в Отель-Дьё: он знал, что каждое первое число месяца Гюстав проводит консультации в этой парижской больнице. Молодой человек почти не волновался перед встречей с другом: столько было им передумано за время, прошедшее с их последней встречи, что он едва мог чувствовать что-то. Он был словно высохший организм, испещренный пустыми капиллярами. Эмоции умерли. Остался трезвый разум.

В холле больницы он попросил медсестру позвать друга, а сам присел на скамью. Молодой врач появился через пятнадцать минут.

– Здравствуй, Себастиан, – произнес он спокойным голосом. Лицо его было жестяной маской, но глаза смотрели печально.

– Гюстав, я должен объясниться с тобой. Я…

– Пойдем в кабинет, – доктор указал в сторону коридора.

Себастиан встал, и они покинули холл.

– Гюстав, я знаю, как сильно виноват. И я всеми силами пытаюсь искупить содеянное. Я порочен. И самое страшное, что я понимаю это. Ты не поверишь моим словам, но я искренне желаю этой девушке счастья. Сейчас это единственное чистое чувство в моем сердце. Остальное – дебри терновника. Но ты должен поверить в то, что я осознал свои ошибки, – теперь с каждым произнесенным словом неведомый огонь разгорался в его глазах.

– Себастиан, ты всегда был моим другом. И ты знаешь, что я никогда не судил тебя: я высказывал свою точку зрения, а ты был волен сам делать выбор. Но я не мог принять случившегося. Как врач. Как человек. Как твой товарищ. Я не мог смотреть, как мой друг падает так низко. Ты знал, что я готов помочь тебе, но тебе не нужна была моя помощь. К сожалению. Сейчас ты увидел свои грехи. И если ты, действительно, осознал это, то я бесконечно рад, – Гюстав смотрел в глаза Себастиану. В его глазах были слезы.