Фантомная боль

Но вместо того чтобы смотреть по сторонам, я предавался унынию. Прекрасно сознавая, что в этих самых интерьерах мне предстоит прожить почти полторы недели, я, однако, совершенно не мог сосредоточиться, чтобы хоть немного изучить, что, собственно, они собой представляют. Хотя вокруг было на что посмотреть: статуи, вазы и даже рыцарские доспехи в широких коридорах, отделанных темным деревом, картины, антикварная мебель. Антикварная, насколько я мог судить. Мог я, однако, немного. Потому что вспомнить по-прежнему мне не удавалось ничего. Это было очень, очень странно. И все же мне было наплевать. Какая разница – где, важно – как. И вот это самое «как» совсем не радовало.

Старость! Да еще и полная физическая беспомощность!

Кто вообще придумал эту чертову старость! Ладно бы – смерть, но неотвратимо наступающая дряхлость, уничтожающая само понятие «радости жизни»… А следом за физическим угасанием покрывается морщинами душа, и вот это уже не поправить ни чудо-юдо ботоксом, ни какой-нибудь там мезотерапией. Зачем – так? Зачем тогда вообще вся жизнь, если ее финал перечеркивает все то прекрасное, что в ней было? Перечеркивает – потому что отвратительная дряхлость повседневна, а радости жизни остались в такой дали, что и не вспомнишь. Ну и какая мне, скажите, разница, по каким коридорам меня везут в столовую?

Столовая, точнее, совмещенная со столовой кухня оказалась громадной, в ней вполне разместилась бы вся Мишина квартира. Наверное, так полагается в особняках. Действительно, какой смысл экономить пространство – жилое или подсобное, неважно – в собственном доме?

Вера остановила мое кресло возле просторного стола светлого дерева и отошла к плите. Я не видел, что она делает – повернувшись, я мог немного видеть ее спину, и все, – но слышал сухое звяканье стекла и фарфора, нежный звон металла, резиновое чмоканье дверцы холодильника, мелодичное журчание воды. Звуки казались почему-то удивительно приятными, умиротворяющими. Что-то тихонько булькало, и сопровождавший бульканье аромат буквально нежил ноздри.

– Клара с сегодняшнего дня в отпуске, – говорила Вера, возясь у плиты и, видимо, не ожидая от меня ответа, – так что разносолов экзотических ближайшие две недели не будет, я не настолько искусная кухарка. Можно было бы найти кого-нибудь на подмену, но я решила, что и сама справлюсь, ты ведь никогда не возражал против еды попроще, правда?

Она поставила на стол небольшую фарфоровую супницу – или как там эта посудина называется – с фигурно изукрашенной крышкой. Посудина была точь-в-точь как пришедшая мне недавно на ум тарелка с инопланетянами. Ну да, тарелка, вдруг развеселился я. По краю тарелки – бордюрчик из голубеньких цветочков. Сбоку из-под крышки ложка торчит. А посередине сидят инопланетяне. Зелененькие. Или голубенькие, как эти цветочки. Сидят там и курят что-то, безусловно, вкусное: из-под крышки выбивался ароматный, соблазнительно аппетитный парок.

Сглотнув набежавшую слюну, я задел языком зубы. Ну да, мои собственные зубы. Крепкие, аккуратные. Почему-то это открытие меня удивило. Хотя вот уж в самом деле открытие – зубы во рту. А что там еще должно быть?

Пока я размышлял об инопланетянах и зубах, Вера сноровисто накрыла на стол: тарелки, салфетки, вилки, чашки и прочая утварь разместились на светлой столешнице привольно и красиво.

– Вот решила на завтрак вареников налепить, пополам, как ты любишь, – улыбнулась она, снимая крышку с супницы.

Вместо сочиненных мной инопланетян внутри оказалась горка маленьких аккуратных «ушек», наподобие уменьшенных вчетверо пельменей. Вера наполнила две тарелки, поставила одну передо мной и села. Но не напротив, а рядом, по правую руку. Кажется, это называется «одесную», подумал я и почувствовал, как внутри опять поднимается волна раздражения. Она что, считает, что я и поесть самостоятельно не способен?

Нет, все-таки это не мои мысли и не мои эмоции. Слишком резкие, слишком насыщенные. И эта злость на женщину рядом… Или не на нее, а на себя, на свою беспомощность? Не понимаю.

Опасаясь еще одной гневной вспышки, я схватил вилку и вонзил ее в вареник. Возле зубцов проступили красноватые капли. Точно кровь, честное слово! Да что же это со мной такое, что за мысли?

Я осторожно отправил в рот вареник, раскусил… сладко. Вишня и творог. Ну да, Вера же сказала «пополам, как ты любишь»! Вишневый сок это! И ничуть он не похож на кровь, что за чушь! Ешь давай!

Вот уж действительно: аппетит приходит во время еды. Едва почувствовав на языке вкус творога, вишни и сладковатого нежного теста, я ощутил волчий голод и принялся уничтожать содержимое своей тарелки со скоростью электромясорубки. Жевать и глотать было удивительно приятно, в животе стало тепло и, как бы странно это ни звучало, уютно. Как интересно! А это тоже «его» чувства? Скорее всего, да. Я же дух, вряд ли дух способен испытывать голод или, наоборот, удовольствие насыщения. Без тела-то.

– Вкусно, спасибо, – кивнул я Вере, которая улыбнулась и даже слегка покраснела от моей похвалы.