Фантомная боль [СИ]

Ночной воздух над морем был прохладен, отчего было действительно приятно бросить свое уставшее тело в объятья теплой воды. Но Мол сидел на берегу, неспешно расшнуровывая ботинки. Взгляд его был направлен на Килинди, которая снимала одежду. Он мог бы сказать, что она была красива — гибкая, сильная, со шрамами, узором сверкающими на ее коже. Но есть ли смысл в столь непостоянном, бренном явлении, как красота?

Забрак встал и зашел в воду по пояс. Он ждал ее. И когда она, извившись телом, словно рыба, мягко вошла в воду, а вокруг засветились живые синие огни, казалось, что она нырнула в небо. В бездну космоса, отчего ярче вспыхнули звезды! Если Мол действительно полюбил море Орсиса, то, скорее, за это зрелище.

Но все время, пока они были здесь вместе, насупившееся черное небо словно следило за ними. Призрачный, сияющий сквозь завесу туч диск луны напоминал огромный глаз. Темная Сторона шептала о своем присутствии.

Поглощенный этим ощущением слежки, Мол в какой-то момент даже не замечал Килинди. Хотя как можно было не видеть ее, когда она стояла у скалы на песке в мокром белом белье. Забрак не мог врать себе — блестящие складки на его кожаных штанах выдавали все, что он испытывал. Его огрубевшие пальцы заскользили по гладким плечам наутоланки, ощущая рельеф шрамов, которые так ему нравились, затем коснулись ее майки. Их губы сблизились, но ее ладонь коснулась его лица, оказывая ему сопротивление.

— Мне сложно с тобой, — прошептала Килинди, видя недовольство в глазах Мола. — Я так часто не понимаю, хорошо тебе или нет.

Она смотрела в его глаза, взгляд которых не менялся никогда, пугающий и притягивающий.

— Если что-то было бы не так, я бы это не терпел, — заявил Мол.

— Но почему ты никогда не расслаблен до конца?

Если бы он мог сказать ей… Он давно догадывался, чем закончится его обучение здесь. Он будет лучшим и единственным выпускником Академии. И по той же причине будет первым и единственным для Килинди. Ситх всегда стремится ничего ни с кем не делить. Поэтому Килинди будет всецело принадлежать ему. Только она останется для него никем. Для него значима лишь Темная Сторона, которой он станет приносить жертвы, чтобы доказать свою лояльность. Килинди — ничего не подозревающая жертва. Но если бы она что-то знала… Мол был уверен, что она бы не стала ничего менять. Конечно, за это он и выбрал ее здесь.

Эта наутоланка уже давно была на опасно близком расстоянии. И станут ли они теперь еще ближе — это не имело значения. Уже ничто не изменит уготовленного исхода — печального для нее. Мол, как ему казалось, довольно легко примирился с этой мыслью…

И повалил ее на песок. Его разгоряченное тело накрыло ее тело, омываемое холодной водой прибоя. В сине-зеленых сумерках Орсиса сливались вода и пламя. Но вода и пламя никогда не могут быть едины…

Желание обладать, желание чувствовать наслаждение, страсть были не только приемлемы, но и естественны для Темной Стороны. Но принятие помощи, отступление от своего эгоизма — это не путь ситха.

Холодная волна окатила горячее тело иридонийца. Вода… или прозрение? Мол неотрывно смотрел в пропасть черных глаз Килинди. Он хотел убить ее! С первого дня, с первой встречи! За ее сопереживание, за ее подсказки, за то, что заставила его вступиться! За это нужно убивать! Это верное решение, которому Темная Сторона улыбнулась бы в одном из тысяч своих обличий и воплощений.

С этим осознанием огонь в крови забрака угас в одночасье. Наутоланка чувствовала это, даже не касаясь его тела. Продолжение не имело смысла.

— Только молчи! — сквозь зубы прорычал он и ушел, забрав ботинки.

Она еще сидела на берегу, обдумывая, что можно было бы сделать для него особенного, чтобы все вышло. В то время как он сделал окончательный выбор в пользу своей единственной — Темной Стороны.

Иридония, 968 год после РР (3 год ВрС)

«У забраков для того два сердца, чтобы одно из них всегда оставалось на родине»

Иридонийская поговорка

Красное солнце стояло в зените над разинутой пастью глубокого каньона. Раскаленное алое небо растекалось пламенным багрянцем по острым пикам черных гор и резным гребням холмов. Плотные черные тени змеями ползли по неровной земле, потрескавшейся от жара. Низина каньона, на самом дне которого шелестела пересушенная речушка, полнилась густым вязким туманом, из которого полчищем призраков между природных мостов поднимались скалы-останцы.

Долину, протянувшуюся перед расщелиной, пересекали двое мужчин-забраков. Оба крепкие, закаленные воины, сыны Иридонии, отмеченные знаками своей родины на всю жизнь. Только в этом суровом мире грубых изрезанных расщелинами и стремнинами ландшафтов, раскаленной почвы и змееподобных теней могли быть придуманы такие знаки, с которыми будто душа самой планеты впитывалась в сильные тела ее гордых детей.