Фантомные боли железных грифонов

— Давай, — кивнула Сага Корнету-Оберону, и тот, взяв небольшой разбег, взмыл вверх и почти сразу же исчез в туманной темноте.

Ждать пришлось около получаса, но тем, кто остался на Грифодроме, показалось, что прошли сутки.

— Я ухожу, — заявил всё тот же сомневающийся научный сотрудник. — Ясно же, что они поджарились!

И только он направился к лестнице, как с чёрного неба спикировал грифон, сделал круг над Грифодромом и мягко приземлился в его центре. Под брюхом Оберона висели аккуратно связанные ремни — свидетельство того, что охранник добрался до земли живой, отстегнулся от грифона, а потом заботливо подвязал свободные ремни, чтобы те не путались в грифоньих лапах.

Хидден приподнял конец одного ремня и многозначительно посмотрел на научного сотрудника:

— Ещё вопросы?

— Да, — не растерялся тот. — Могу я лететь следующим?

— Только после того, как извинишься перед доктором Сталью, — холодно процедил Хидден.

За ночь они отправили всех. Сталь боялась радоваться раньше времени и прятала в уголках губ и в морщинках вокруг уставших глаз задумчивую полуулыбку. Сага улыбалась лишь одним краешком рта — утомлённо и удовлетворённо, и потому как-то по-кошачьи вальяжно.

Они оставили Оберона на Грифодроме — туда, как и в цокольный загон, тоже никто теперь не ходил, поэтому за завтрашний день его на крыше не обнаружат. Спускаясь на первый этаж, Хидден мягко сжал ладонь Саги и прошептал:

— Вся ситуация по-прежнему не слишком-то весела, но хотя бы кого-то…

— Хотя бы кого-то, — эхом отозвалась она. — Завтра ещё ночь…

— А пока у нас есть пара часов до начала работы. Я не выходил из Каланчи три дня и чертовски хочу в душ! Составишь компанию?

— Кстати… В твоём душе, на полочке для мыла, свил гнездо Гренка.

— Хорошо, — усмехнулся Хидден. — Использую его в качестве мочалки. Гренку, не гнездо.

Утром они, конечно, проспали. Опаздывая, Сага влетела в холл Каланчи и привычно не ответила на привычное приветствие охранника, потому что «утро в Творецке не может быть добрым», и только через несколько шагов встала как вкопанная. Медленно развернулась к будке охранника, всё ещё надеясь, что ей показалось… Но шедший следом Хидден тоже остановился напротив будки и как-то сразу сник. Улетевший вчера самым первым охранник сидел на своём рабочем месте, и по его вымученной гримасе, по вздрагивающим морщинистым щекам сложно было понять — рыдания он сдерживает или страшный, истерический смех безысходности.

Сага, едва дыша, подошла к будке.

— Но как? — только и смогла выдавить она, глядя на охранника.

Тот пожал плечами и нечаянно всхлипнул. Высморкался в бумажную салфетку и, сжав её в кулаке так, что побелели костяшки, прижал кулак ко рту, будто хотел заткнуть им, словно пробкой, рвущееся из горла отчаяние.

— Я не хотел, — сдавленно пробормотал он. — Ноги сами несли. Несли и не слушались. Этот проклятый Город тащил меня обратно, и я не мог сопротивляться. Никто не мог…

— Все? — безнадёжно спросил Хидден, и охранник мелко закивал.

— До единого!..

Сага рванула с места и едва ли не со сверхзвуковой скоростью взлетела в свой кабинет на пятом этаже. Хидден отстал, и пока он пытался её догнать, перепрыгивая по три ступеньки разом, она успела разгромить всё, что подвернулось ей под руку. На пол летели компьютер и бумаги, карандаши и забытые на столе пустые чашки. Распахнув дверь, Хидден едва увернулся от просвистевшего над его головой стула.

— Да что б ты сгорел живьём, в корчах, …… …… Творецк! — выкрикнула она, когда крушить стало уже нечего, и, вцепившись пальцами в собственные волосы, сползла по стене на пол.

Хидден сел рядом, плечом к плечу, и пару минут молчал. Внутри клокотало что-то страшное, пузырящееся, разъедающее, словно кислота, и требовалось сделать несколько глубоких вдохов, чтобы не сорваться похлеще, чем Сага.

— Так и будет, — наконец сипло сказал он. — Но пока этого не произошло, он слишком силён. У нас есть ещё одна ночь, Сага. Всё случится утром, и он не успеет их вернуть. Мы просто попробуем ещё раз. Ещё. Один. Чёртов. Раз!

Глава 40

Время тянулось медленно и с каждой секундой всё сильнее сжимало Саге виски горячей пульсирующей болью. Всё вокруг представлялось каким-то ненастоящим, текущим куда-то мимо и происходящим не с ней, не имеющим к ней никакого отношения. Саге казалось, что она застыла в смоле, как древнее насекомое, и теперь могла лишь наблюдать за жизнью вокруг своего полупрозрачного кокона, в который не проникало ни запахов, ни звуков, а люди и предметы виделись сквозь него с искажениями.