Фантомы

Стараясь подавить подкатывающую тошноту, Дженни осматривала ужасающую рану Уоргла. Свет в вестибюле был недостаточно ярок, и потому она воспользовалась электрическим фонарем, чтобы лучше рассмотреть края раны и вглядеться в череп. Середина лица погибшего была уничтожена полностью, обглодана до кости, здесь не оставалось ни кожи, ни мяса, ни хрящей. Даже кость местами казалась как будто частично растворившейся, изъеденной, словно на нее плеснули кислотой. Глаз не было. Однако по краям раны со всех сторон кожа и ткани оставались целыми: кожа на щеках, от скул и дальше к затылку, была совершенно нормальной, неповрежденной, такой же целой, нетронутой была и кожа на подбородке и на верхней части лба. Казалось, какой-то садист-художник нарочно поместил жуткие обнаженные лицевые кости в обрамление обычной здоровой кожи.

Увидев все, что ей было необходимо, Дженни выключила фонарь. Еще раньше они накрыли тело чехлом, снятым с одного из кресел, и теперь Дженни натянула этот чехол на лицо погибшего, прикрыв с чувством облегчения ухмыляющийся череп.

– Ну что? – спросил Брайс.

– Следов от зубов нет, – ответила она.

– А у такой твари должны быть зубы?

– Я знаю, что у нее есть рот, небольшой хитиновый клюв. Я видела, как у нее двигались челюсти, когда она билась в окно там, в полицейском участке.

– Да, я это тоже видел.

– Такой рот должен оставлять следы. Должны быть порезы, следы от зубов, изжеванные места, клочья там, где она отрывала куски.

– И ничего этого нет?

– Ничего. Такое впечатление, будто ткани лица вообще не рвали. Скорее, их как будто… растворили. Те ткани, что остались по краям раны, выглядят так, будто их чем-то прижигали.

– Вы полагаете, что… это насекомое… выделяло кислоту?

Дженни утвердительно кивнула.

– И растворило лицо Уоргла?

– Да, и всосало в себя растворенные ткани.

– О господи!

– Вот именно.

Брайс побледнел так, что лицо его стало казаться гипсовой маской, на фоне которой ярко выделялись веснушки.

– Тогда понятно, как оно смогло натворить подобное всего за несколько секунд.

Дженни старалась не думать об этом чудовищном лице, обглоданном до костей.

– Мне кажется, что в организме не осталось крови, – сказала она. – Совсем.

– Что?

– Тело ведь не лежало в луже крови?

– Нет.

– И на форме у него нет пятен крови.

– Да, я обратил на это внимание.

– А они должны быть. Кровь из него должна была бить фонтаном. А ее нет совершенно. Я осмотрела череп. Глазницы должны быть полны крови. А нет ни капли.

Брайс провел рукой по лицу с такой силой, что оно немного порозовело.

– Посмотрите на его шею, – сказала Дженни. – На шейные сосуды.

Он даже не сделал движения в сторону трупа.

– И взгляните на внутренние поверхности рук и на ладони, – продолжала она. – Не видно ни вен, ни сосудов. Нет этих характерных голубоватых линий.

– Кровеносные сосуды сжались?

– Да. Мне кажется, из него высосана вся кровь.

Брайс глубоко вздохнул и проговорил:

– Это я убил его. Я виноват. Надо было не уходить из участка, а подождать, пока прибудет подкрепление, как вы говорили.

– Нет-нет. Вы тогда верно сказали: внутри ничуть не безопаснее, чем на улице.

– Но погиб-то он все-таки на улице.

– Никакое подкрепление ничем бы в этом случае не помогло. Эта проклятая тварь так неожиданно свалилась с неба… черт возьми, ее целая армия не остановила бы. Все случилось слишком внезапно и быстро.

На мгновение в глазах Брайса появилось какое-то беззащитное выражение. Он слишком остро воспринимал выпавшую на его долю ответственность. Он явно будет теперь постоянно винить себя в гибели своего подчиненного.

– Есть и кое-что похуже, – неохотно проговорила Дженни.

– Куда уж хуже.

– Его мозг…

Брайс подождал. Потом спросил:

– А что? Что с его мозгом?

– Исчез.

– Исчез?

– Черепная коробка внутри пустая. Совершенно пустая.

– Откуда вам это известно, если вы не вскрывали…

Она прервала его, протягивая ему фонарь.

– Возьмите и посветите ему в глазницы.

Брайс, однако, не спешил следовать ее совету. Глаза его были теперь не полуприкрыты, а широко и изумленно распахнуты.

Она заметила, что и сама не может ровно удержать фонарь: рука ее сильно дрожала.

Он тоже это увидел. Взяв у нее фонарь, он положил его на столик, рядом с накрытым трупом. Потом осторожно взял ее руки в свои большие и жесткие ладони.

– У него за глазницами ничего нет, – проговорила она, – совершенно ничего, совсем-совсем ничего, ничегошеньки, только задняя часть черепа.

Брайс, стараясь успокоить ее, стал растирать ей руки, словно согревая.

– Одна только сырая, совершенно вычищенная полость, – продолжала она, и голос ее сперва взлетел, а потом надломился. – Эта тварь слизнула ему все лицо, выела глаза с такой скоростью, что он, наверное, и моргнуть не успел, вгрызлась ему в рот, выела с корнем язык, обсосала все десны, о господи, сожрала его мозг, высосала из тела всю кровь, вот просто взяла и высосала…

– Ну успокойтесь, успокойтесь, – сказал Брайс.

Но слова вылетали из нее непрерывно, словно она не могла, не в силах была остановиться; вылетали одной неразделимой, неразъединимой цепочкой: