Фантош

— Я-то кто? Ваш по гроб обязанный и благодарный читатель. Ну, ещё пряха, ткачиха и вязальщица, — Уррака сбилась с пафосной интонации и хрюкнула в одну из чашек. — Типа как самая главная Мария. Мастерица варить кашу… То есть кофе, натурально.

— Что с городом? Вы должны знать. А с людьми? — спросил Банев и с какой-то зловещей рассеянностью отхлебнул напиток.

— Не удержался город. Поплыл, как любая мара. Миражом его назвать — слишком много чести, миражи ведь получаются от поистине сущего. Люди? По-моему, всю ночь убегали и отстреливались. Вы в порыве вдохновения весь перформанс мимо ушей пропустили.

— А мокрецы? Чёрт, они же все собрались в том зале.

— Нет мокрецов, — проговорила женщина. — Это же големы были. Стражи и няньки. Люди Дождя. Зачем необожжённой глине так нужны дождь и туман? Чтобы не шла трещинами. А вынутой из гончарной печи — дело иное. Сосуд, вмещающий в себе мудрость всех земных поколений.

— Кажется, все мы нынче такие, — отчего-то добавил Виктор, будто сам напиток говорил в нём. — Мы ведь сами Адамы. Сами из той же глины. Красной и необожжённой. Царапнешь шкурку — не кровь потечёт, а глина. И с писком высунется вместо языка рулончик бумаги с чужими словами.

— О! Набрался, знать, и своего ума, — Уррака поставила поднос на ступеньку — чудом сохранилась от будки гостиничного охранника, но вела уже в никуда. Взялась за отмеченную собой посудину. Отпила глоток и широким жестом дирижёра обвела пустой чашкой окрестность.

— Что в первую очередь делает кофе правильным, — произнесла философски, — это чистая вода.

— Верно говоришь, тётка, — отозвался Тэдди. Он почему-то сидел на той самой ступеньке, скособочившись и вытянув больную ногу.

— Поранился? Вот, и так всегда. Вольно было вам всем меня не слушать, — вздохнула Уррака.

— Привет, Тэдди. Ты чего здесь? — спросил Виктор. — С грузовика упал?

— Ага, — сказал Тэдди и потянулся к подносу. В руке, как по волшебству, оказалась такая же посудина, как у тех, кто стоял, но полная. — Набились, как сельди в бочку, некуда ногу вытянуть, так сноха ещё сервант тащит. А о Валерке ни гу-гу. Я плюнул на них и остался. Все одно моё меня не минует.

— Это уж точно, — рассмеялась Диана. Грациозно наклонясь, подхватила поднос с земли и тоже стала пить, балансируя всеми предметами, полными и пустыми, с ловкостью бывалого жонглёра.

— Ловко у тебя выходит, — сказала Уррака с завистью. — Вырастила специалиста по заварке не чая, так кофия. Так что всё, умываю руки, как Пилат. Угощайте вон их с Виктором сами.

И показала подбородком.

Там от свежевымытого, в легких облачках горизонта уже шли четверо, легко рисуясь на яростно-синем небе. Впереди Бол-Кунац со свежими усиками и бородкой, чуть дальше — Ирма под руку с Кахиной, загорелые, босые, в ситцевых платьях, которые были им заметно коротки. А в арьергарде — Валерианс в одних трусах и без следа прыщей и моровой скорби на хитрой физиономии.

- Вот и распрекрасно, — сказала Уррака. — Как раз четыре порции кофе осталось. А теперь — теперь давайте подумаем радугу».

Заумная штучка. Надо же — ваши дети вам не принадлежат? И вообще призыв к бунту, решил попервоначалу Алек. Желание вмиг повзрослеть и перепихнуться. Свадебный венец — делу конец. Вот ведь… гадство.

Вспоминать в его положении — растравлять душу. Вспоминать — возвращаться к прежнему себе, во всей красе своего недомыслия.

В бытность студентами его поколение тоже хотело независимости. Финансовой: родителям было трудно слать переводы в столицу края, это оправдывало молодых. Кто подрабатывал на ткацкой фабрике мотальщицей шпуль, кто на вокзале грузчиками. Позже, на волне тотального увлечения походами, появилась возможность шить спортинвентарь. Особым спросом пользовались рюкзаки, которые шили кое-как и мерили не в литрах, а…

Произошёл тогда всем памятный анекдот. Трое из мужского общежития, в том числе сам Алек, тогда просто Алехан, напились в получку. И один из них, имя забылось, осталась только фамилия смешная, Иночкин, щуплый такой и малорослый, совсем на ногах не держался. Пробило, что называется, насквозь. А вахтёры тогда были строгие, не то что нынче. И догадались друзья засунуть Иночкина в большой рюкзак. Земеля — вот как звали третьего — вздел торбу на оба плеча и благополучно переволок через вахту.

После того рюкзаки определяли так: пол-Иночки, один Иночкин, два Иночкина…

Алек тогда рассмеялся — а потом стукнуло в голову: я же сам себе вот теперь сказал, что сторожа в теперешнее время аховые…

Вечер августа — не самое тёплое время суток, да и года тоже. Сунул в карман пиджака паспорт и проездной, захватил сумочку-визитку — кошелёк, болоньевый плащ внутри. Решил нанести пасынку визит. Если по-хорошему, самое ему время зубрить свои культурные науки. Худлитературу и архитектуру вперемешку с историей.

Сообразил, что днём сестре для входа нужен лишь паспорт. С четырнадцати лет — даже не с шестнадцати, как раньше. Правительство обеспечивает себе избирателей.

Вошёл, козырнул документом. Пробормотал охранцу для-ради приличия:

— К сыну наведаться. Номер комнаты знаю.