Фарамунд

Строй второй когорты качнулся, словно волна, медленно потек сквозь линию первой. Фарамунд все заставлял коня пятиться, чувствуя, что это еще не атака. Легионеры разом остановились, пугающе неподвижные, тяжелые, как прибрежные скалы, В тот же миг сдвинулась с места третья, прошла насквозь сквозь ряды первой и второй, остановилась, ощетинившись длинными сариссами и укрытая за плотной стеной щитов.

Дальше все запомнилось Фарамунду, как непрерывная цепь позорного отступления. Его люди откровенно трусили. Никто не устрашился бы выйти на поединок с противником впятеро сильнее себя самого, но шагающий легион казался ожившим горным плато.

Франки отступали, отступали! Иногда кто-то, не выдержав позора, выскакивал вперед и бросался на железную стену. Его успевали поддеть на копья еще в прыжке, поднимали над головами и несли некоторое время, но когда другие, разъяренные видом погибающего в муках родственника, бросались тоже, труп мгновенно сбрасывали на землю, а острия копий смотрели холодно и прицельно навстречу бегущим людям.

Их погубило то, что столько лет, даже десятков лет, легион не покидал городских стен. Хоть и сказалась высокая римская выучка, но их противники менялись, а с ними и воинские хитрости. Римская же манера боя оставалась неизменной вот уже сотни лет. Если не тысячу.

Но вот, наконец, пришли франки. Со своей манерой боя. Со своими уловками, со своим понятием о доблести, славе, чести, героизме.

Когда легат решил, что уже достаточно оттеснил противника, напугал и показал непобедимость римского оружия, пора возвращаться, кто-то из легионеров закричал.

Далеко за их спинами над городом поднялись черные клубы дыма. Видно было, как в распахнутые ворота врываются всадники на тяжелых северных конях. С городских стен падают защитники, а между каменных зубцов замелькали одетые в звериные шкуры похожие на лохматых зверей люди.

— Дикари! — вырвалось у легата из глубины сердца. — Они ворвались в город!

Конь под Фарамундом плясал, его поднимало на дыбы, он могуче ржал и месил воздух копытами. Трижды Фарамунд проскакивал на быстром коне вдоль шагающего легиона, глаза цепко выискивали щель, но не находили.

Он услышал легата, заорал в бешенстве:

— А вы что хотели?

— Вы воюете как дикари! — крикнул легат с презрением, словно плюнул ему в лицо. — Варвары!

Фарамунд задохнулся от ярости. Горячая волна жара ударила в голову. Он прохрипел перехваченным горлом:

— А вы... хотели, чтобы все по-вашему? И воевали так, как удобно вам? Как готовы лучше всего вы?.. Эй, лучники!!! Перебить это... это стадо свиней в железе!

Громыхало рядом повернулся лицом к своим, вскинул руку. Из-за всадников выбежали пешие лучники с длинными тяжелыми луками. У каждого за плечами болтался колчан с сотней стрел. Быстро-быстро натягивали тетивы, воздух грозно загудел, раздираемый сотнями выпущенных стрел.

Легионеры разом присели. Тяжелые стрелы звонко щелкали по щитам, шлемам, втыкались в землю почти по самое оперение. Справа и слева появились пращники. Помня, с кем имеют дело, они с усилием раскручивали и швыряли уже не простые камешки, а огромные булыжники. А иные умельцы быстро-быстро раскручивали пращи, выпускали в цель свинцовые пули. Пущенная умелой рукой, такая пуля пробивает римский шлем, ломает конский череп, проламывает шит.

Трижды лучники пускали рой стрел, а пращники заваливали римский строй камнями, прежде чем там начали колыхаться щиты. То один легионер падал, то другой заваливался на товарищей. Легат поднялся, и привычно скомандовал было отступление к стенам города, но осекся: город уже в руках врага.

Когда их осталось десятка три, уже не римский строй, а разрозненные кучки среди павших, Фарамунд в бешенстве бросил коня вперед. Можно бы добить оставшихся, как перебили весь легион, стрелами да камнями из пращ, но горячее безумие толчками разливалось из сердца по всему телу и скапливалось в руке, а затем собралось в мече. Тот вспыхнул оранжевым огнем, Фарамунд заорал дико, его понесло прямо на выставленные копья.

Отточенные острия вонзились в грудь и бока коня. Он закричал, рухнул, Фарамунд скатился через голову, но вскочил так быстро, что острия копий вонзились в то место на земле, где он только что прокатился.

Он вскочил, дикий и остервенелый, заорал в бешенстве, бросился на этих умелых и выученных воевать правильно. Боль ожгла голову, плечи, с силой что-то вонзилось в грудь, но он все кричал, срывая голос, рубил мечом остервенело, с каждым взмахом падала одна из блестящих фигур. Потом в глазах все затянуло розовым, но он двигался через этот розовый туман только вперед, рубил, кричал. Последнюю сверкающую латами фигуру разрубил с такой яростью, что та распалась почти надвое, шагнул дальше, замахнулся. Человек начал отпрыгивать с воплем:

— Рекс!.. рекс!.. Это я, рекс, Унгардлик!

Фарамунд попытался смахнуть красную пелену с глаз. Ладонь сразу стала липкой и пурпурной. На него набросились, хватали за руки, плечи, сильные цепкие пальцы выдирали рукоять меча из судорожно сжатых пальцев.

Голос Громыхало прозвучал совсем рядом: