Фараон

– Я слышал только то, что и все: будто ты, пребывая в храме, убедился в коварстве финикиян и дал клятву изгнать их.

– В храме? – повторил наследник. – Кто же может знать, в чем я убедился и какое решение принял в храме?

Тутмос пожал плечами и промолчал.

– Неужели и там предательство? – прошептал наследник. – Позови ко мне Дагона, – сказал он вслух, – я должен найти источник этих сплетен и положить им конец.

– И хорошо сделаешь, государь, – ответил Тутмос, – ибо весь Египет встревожен. Уже сейчас не у кого занимать деньги, а если эти слухи укрепятся, вся торговля станет. Наша аристократия обнищала, и не видно выхода из этого положения. Да и твой двор, господин, испытывает во всем недостаток. Еще месяц – и то же может случиться с царским двором…

– Молчи, – перебил его Рамсес, – и немедленно позови ко мне Дагона.

Тутмос поспешил уйти. Но ростовщик явился к наместнику лишь к вечеру. На нем был белый хитон с черной каймой.

– С ума вы посходили? – вскричал наследник, увидев его в таком наряде. – Я тебя сейчас развеселю! Мне нужно немедленно сто талантов. Ступай и не показывайся мне на глаза, пока не устроишь это дело!..

Но ростовщик закрыл лицо руками и зарыдал.

– Что это значит? – спросил наследник с раздражением.

– Господин, – ответил Дагон, опускаясь на колени, – возьми все мое имущество, продай меня и мою семью, все возьми, даже жизнь… Но сто талантов! Откуда мне взять сейчас такие деньги? Их нет ни в Египте, ни в Финикии…

Наследник расхохотался:

– Сет опутал тебя, Дагон! Неужели и ты мог поверить, что я хочу изгнать вас?

Ростовщик вторично припал к его ногам:

– Где же мне знать? Я простой купец и твой раб. И достаточно одного лунного месяца, чтобы все пошло прахом – и жизнь моя и богатство.

– Да объясни ты мне, что это значит? – спросил, потеряв терпение, наследник.

– Я не знаю, что сказать тебе. А если бы даже и знал, то великая печать наложена на уста мои… Сейчас я только молюсь и проливаю слезы.

«Разве финикияне тоже молятся?» – подумал Рамсес.

– Если я не в силах оказать тебе никакой услуги, – продолжал Дагон, – то дам по крайней море добрый совет: здесь, в Бубасте, проживает знаменитый тирский князь Хирам, человек старый, умный и очень богатый. Призови его и попроси у него сто талантов. Может быть, он окажет тебе услугу…

Ничего не добившись от Дагона, Рамсес отпустил его, пообещав отправить послов к Хираму.

Глава V

На следующий день утром Тутмос с многолюдной свитой офицеров и придворных посетил тирского князя и пригласил его к наместнику.

В полдень Хирам явился во дворец в простых носилках, несомых восемью нищими египтянами, которые получали от него милостыню. Он был окружен знатнейшими финикийскими купцами и толпой народа, каждый день собиравшейся перед его домом.

Рамсес был несколько удивлен, увидев старца внушительной осанки, в глазах которого светился ум. Хирам был одет в белый плащ, золотой обруч украшал его голову. Он с достоинством поклонился наместнику и, простерши руку над его головой, произнес краткое благословение. Присутствующие были глубоко тронуты.

Когда наместник указал ему на кресло и велел придворным удалиться, Хирам сказал:

– Вчера, господин, твой слуга Дагон передал мне, что тебе нужно сто талантов. Я немедленно отправил своих гонцов в города Сабни-Хетем, Сетроэ,[59] Буто, где стоят финикийские корабли, с требованием выгрузить все товары, и думаю, что через несколько дней ты получишь эту небольшую сумму.

– Небольшую! – перебил Рамсес с усмешкой. – Ты счастлив, князь, если сто талантов можешь назвать небольшой суммой.

Хирам покачал головой.

– Твой дед, вечно живущий Рамсес-са-Птах,[60] – сказал он после минутного молчания, – удостаивал меня своей дружбы; знаю также святейшего отца твоего – да живет он вечно! – и даже попытаюсь лицезреть его, если буду допущен…

– А что заставляет тебя сомневаться в этом? – прервал его царевич.

– Есть люди, которые одних допускают к особе его величества, других не допускают, – ответил гость, – но не стоит говорить о них. Ты, царевич, в этом не виноват, а потому осмелюсь, на правах старого друга твоего отца и деда, задать тебе один вопрос.

– Я слушаю.

– Что это значит, что наследник престола, наместник фараона, вынужден занимать сто талантов, когда его государству должны больше ста тысяч талантов?

– Кто должен? – воскликнул Рамсес.

– Как кто? А дань от азиатских народов? Финикия должна вам пять тысяч, и, я ручаюсь, она их вернет, если не произойдет ничего неожиданного. Но, кроме нее, израильтяне должны три тысячи, филистимляне и моавитяне по две тысячи, хетты тридцать тысяч… не помню всех статей, но знаю, что в общем это составляет от ста трех до ста пяти тысяч талантов.

Рамсес кусал губы. Его подвижное лицо выражало бессильный гнев. Он опустил глаза и молчал.

– Так это правда? – вздохнул вдруг Хирам, вглядываясь в наместника. – Так это правда? Бедная Финикия! Бедный Египет!

– Что ты говоришь? – спросил наследник, хмуря брови. – Я не понимаю твоих причитаний.

– Видно, ты знаешь, достойнейший царевич, о чем я говорю, раз не отвечаешь на мой вопрос.