Фараон

— Я расскажу вам то, что знаю. Это случилось месяцев пять назад, примерно в середине сентября. Доктор Блейк получил значительное финансирование от Института Востока на свои исследования в Египте и попросил меня помочь ему в работе. Я родился неподалёку от Эль-Квирны и знаю там всех. Можно сказать, что обитатели этого поселения и его окрестностей являются тайными искателями древностей уже на протяжении многих поколений. Даже учёные и исследователи должны считаться с грабителями захоронений Эль-Квирны.

У меня там живёт друг детства, парень по имени Али Махмуди; мы вместе купались в Ниле и воровали фрукты с прилавков торговцев и вместе начали интересоваться египетской стариной ещё тогда, когда у нас молоко на губах не обсохло. Один из его предков сопровождал Бельцони в храм Абу-Симбел, его дед участвовал в раскопках гробницы Тутанхамона с Карнарвоном и Картером, а отец работал в Саккаре под началом Леклана и Донадони.

Наши пути разошлись, когда мой отец, продав несколько погребальных статуэток слуг и пару браслетов из захоронения XXII династии, ухитрился скопить денег, чтобы отправить меня учиться в Каирский университет. Там мне удалось заслужить стипендию на обучение в Институте Востока, где я познакомился и оценил нашего доктора Блейка. Али, напротив, продолжал грабить захоронения, но наша дружба оборвалась не из-за этого.

Как только мы прибыли в Египет, я отправился навестить его, и он пригласил нас обоих на ужин. Али не рассказал ничего интересного, а ограничился воспоминаниями о старых временах и описаниями приключений его предков в Долине царей. Потом, когда мы распростились и я удалился в свою комнату на ночь, он постучал ко мне в дверь и поинтересовался, почему я вернулся и что разыскиваю здесь.

Стояла удушающая жара, и я никак не мог заснуть. Поэтому мы вышли на террасу домика, в котором я разместился, и я рассказал ему о своей работе и о том, что ищу: некий папирус, который американец видел в каком-то доме в Эль-Квирне примерно восемьдесят лет назад. Мы знали только название и первые строки. Больше ничего.

«Зачем тебе нужен этот папирус? — удивился он. — На рынке есть более привлекательные вещи».

«Потому что им интересуется мой профессор, и если я помогу ему, то он поможет мне продлить мою стипендию на обучение и, возможно, даже найдёт для меня работу в университете».

Али ничего не сказал; он уставился на воды Нила, которые переливались бликами под сиянием луны. Мы оба как будто опять превратились в мальчишек, которые проводили ночи, фантазируя о том, что они сделают, когда станут взрослыми. Тогда мы предавались мечтам купить яхту и спуститься по Нилу до самого устья, а потом путешествовать по всем морям. Внезапно он спросил меня:

«Ты хочешь стать американцем?»

Я ответил ему:

«Нет, я не хочу стать американцем, я хочу закончить обучение в хорошем американском университете, а затем возвратиться в Египет и в один прекрасный день стать генеральным директором Службы древностей. Как Мариэтт, Брюгш или Масперо...»

«Это было бы великолепно, — обрадовался Али. — Тогда мы смогли бы проворачивать вдвоём неплохие делишки».

Хуссейни хотелось быстро добраться до сути дела, чтобы сделать какой-то вывод, но он отдавал себе отчёт в том, что для Селима было важно обрисовать весь тот фон, на котором разворачивались события. Это был способ завоевать доверие собеседника и придать правдивость собственному рассказу.

— Продолжай, — коротко бросил он.

Селим возобновил свой рассказ:

— В конце концов он поднялся, чтобы уйти, и я проводил его по лестнице до калитки в каменной ограде. В этот момент Али повернулся ко мне и выпалил: «Ты ищешь папирус Брестеда». И ушёл.

— И что же ты сделал? — поинтересовался Хуссейни.

— Хорошо зная Али, я понимал, что означает эта его манера говорить, ничего не сказав. Я не предпринял никаких действий, а ждал, когда он вернётся. Али появился несколько дней спустя, я столкнулся с ним у двери, когда возвращался к себе около полуночи. Меня снедала тревога, ибо доктор Блейк стал побаиваться, что мы ничего не найдём, и знал, что в Чикаго кто-то уже делит шкуру неубитого медведя. Али держал в руке листок бумаги, на котором было набросано несколько строк иероглифов: начало папируса Брестеда. Доктор, мне чуть не стало плохо...

— Продолжай, — жёстко повторил Хуссейни, глядя ему прямо в глаза.

— Я сказал ему, что эти строки есть и у меня, и тогда он вынул снимок, сделанный «Полароидом»... Это был именно он, доктор Хуссейни... папирус Брестеда!

— Что заставило тебя поверить в это?