Фараон

Он предавался размышлениям долго, сосредоточенно, глядя на тлеющий окурок, который медленно догорал, превращаясь в пепел. Но в глубине души Авнер прекрасно понимал, что не хотел только одного: чтобы народ Израиля исчез вместе со своей историей и своим самосознанием. И никакая цена не была для него слишком высокой, чтобы помешать этому.

Он вздрогнул, услышав шаги у себя за спиной.

— Феррарио? Какие новости?

— Иегудай пустил в ход авиацию и вертолёты, несмотря на плохую погоду, но столкнулся с сопротивлением воздушных сил противника: есть потери, а в ближайшие часы предвидится дальнейшее ухудшение положения. Организация Объединённых Наций предъявила иранцам ультиматум, чтобы они немедленно убрались с территории Саудовской Аравии, но это имело такой же эффект, как если бы ультиматум предъявил папа римский. В саудовских войсках все переругались. Без американской помощи они не в состоянии даже высморкаться.

— Северный фронт?

— Налёты сирийской авиации, ракеты в Галилее и на Голанских высотах, Хезболлу словно с цепи спустили по всей линии фронта: мы постоянно осуществляем высадки парашютистов для облегчения напряжения, но это удаётся с большим трудом. Правительство эвакуирует гражданское население, проживающее на расстоянии двадцати километров от границы, вглубь страны.

— Египет, — произнёс Авнер. — Там муха не должна пролететь без моего ведома.

— Знаю, командир. Мы постоянно нажимаем на нашу сеть осведомителей. Маловероятно, что от нас что-то укроется.

Авнер посмотрел на него:

— Не говорите глупостей, Феррарио, никто на этой земле не может предусмотреть всего того, что надлежит знать. Именно непредвиденное меняло судьбы в истории в течение тысячелетий... всегда непредвиденное, запомните это.

— Вы хотите, чтобы я отвёз вас в управление, господин Авнер?

— Нет, Феррарио, я пойду пешком. А ты тем временем сделай одно дело.

— Скажите какое.

Начальник протянул ему папку:

— Надо, чтобы до египтян дошёл слух относительно лиц из этого досье. По крайней мере двое из них уже находятся на их территории и представляют смертельную угрозу для нас. У нас нет возможности действовать в Египте достаточно свободно. Надо устроить так, чтобы их ликвидировали египтяне. Я понятно выразил свою мысль?

— Вы прекрасно её выразили, господин Авнер, — отчеканил Феррарио, перелистывая документы дела. — Я немедленно займусь этим.

— Да, я хочу также знать, что происходит в туннеле у Аллона, постоянно держите меня в курсе.

— Будет сделано, господин Авнер.

Авнер вышел на улицу и остановился взглянуть на всё ещё прозрачное небо Иерусалима, хотя со всех сторон до него доносился вой сирен «скорой помощи», увозящих изувеченные тела, затем зашагал по дороге, по которой он не ходил уже много лет.

Он шёл в одиночестве почти полчаса, засунув руки глубоко в карманы и подняв воротник, пока не оказался перед Дамасскими воротами. Он прошёл по улице Эль Валид, пересёк Хашальшелет и очутился перед ровной площадкой, над которой нависла западная стена Храма. Солдаты в полевой форме несли дежурство на всех подступах к площади и следили за каждым, кто проходил туда, держа палец на спусковом крючке «узи». Авнер пересёк площадь, продуваемую холодным ветром, и прислонился к стене. Несколько ортодоксальных верующих, с выбритыми надо лбом волосами и длинными пейсами на висках, ритмично раскачивались в своём тысячелетнем плаче по утерянному святилищу.

Авнер уставился на громадные каменные блоки, ставшие гладкими от проявления набожности миллионов сынов Израиля, изгнанников по всему миру и изгнанников на родине. В первый раз со дня гибели его сына им овладело желание помолиться, и по странной прихоти судьбы он не мог сделать этого, потому что хранил в душе тайну, которая не оставляла места ни для чего иного.

Гнев и досадные обстоятельства перешли в глубокую боль, и Гед Авнер, хотя и не проронил ни слезинки на похоронах своего сына, почувствовал, что глаза его увлажнились. Тогда он притронулся к ним кончиками пальцев и омочил своими слезами камень Храма, добавив их ко всем тем, кто предшествовал ему в веках.

Он не мог поступить иначе. Авнер повернулся, чтобы уйти, но когда дошёл до другого конца площади, то увидел окоченевшего старика, который сидел на тротуаре, прося милостыни. Он бросил взгляд на него и увидел в его взоре странный лихорадочный свет, почти что вдохновенное выражение.

— Подай мне что-нибудь утолить голод, — прошамкал старик, — а я дам тебе кое-что взамен.

Авнер поразился этим словам, которых не ожидал; он вынул банкноту в пять шекелей и протянул её нищему, спросив:

— А что же ты можешь дать мне взамен?

Старик положил банкноту в свою суму, поднял на Авнера глаза и пробормотал:

— Возможно... надежду.

Авнер почувствовал, как мурашки пробежали у него по коже, как будто холодный ветер, веявший с вершин Кармеля, пробрался под его одежду.

— Почему ты так говоришь? — задал он вопрос попрошайке.

Но старик не ответил: его потухший взгляд был направлен в пустоту, как будто он на мгновение стал неосознанным и невольным посредником неизвестной силы, которая затем столь же внезапно рассеялась.