Фараон

— Живой образ солнца, сын богов! — ответил министр. — Прикажи умастить Рамсеса, дай ему большую цепь и десять талантов, но командиром корпуса Менфи не назначай. Царевич еще слишком молод для этого звания, слишком горяч, неопытен. Можно ли его сравнивать с Патроклом, который в двадцати сражениях разбил наголову эфиопов и ливийцев? Или поставить рядом с Нитагором, одно имя которого после двадцати лет постоянных побед заставляет бледнеть наших врагов на востоке и на севере?

Фараон опустил голову на руки и, подумав, сказал:

— Идите с миром и моей милостью. Я поступлю, как повелевают мудрость и справедливость.

Сановники склонились в глубоком поклоне, а Рамсес XII, не дожидаясь свиты, прошел в дальние покои.

Когда два военачальника оказались одни в дворцовых сенях, Нитагор сказал Патроклу:

— Я вижу, жрецы распоряжаются здесь, точно у себя дома… Ну и голова этот Херихор! Разбил нас в пух и прах, прежде чем мы успели рот раскрыть, и… не даст он корпуса наследнику!..

— Меня он так расхвалил, что я даже не решился ответить, — оправдывался Патрокл.

— Надо сказать, он не лишен дальновидности, хотя и не все говорит. Он знает, что при наследнике в корпус пролезут всякие барчуки, из тех, что берут с собой в поход певичек, и захватят все высшие должности. Старые офицеры станут бездельничать с досады, что их обходят чинами, а молодым щеголям некогда будет заниматься делом за весельем, и корпус развалится, не успев даже встретиться с врагом. О, Херихор мудрец!

— Только бы его мудрость не обошлась нам дороже, чем неопытность молодого наследника, — шепнул ему грек.

Через анфиладу покоев со множеством колонн и стенной росписью, где у каждой двери низко склонялись перед ним жрецы и дворцовые чиновники, фараон прошел к себе в кабинет. Это был двухэтажный зал со стенами из алебастра, на которых золотом и яркими красками были изображены наиболее знаменательные события царствования Рамсеса XII: принесение дани населением Месопотамии, прием посольства царя бухтенского, триумфальное шествие бога Хонсу по стране Бухтен.

В этом зале находилась малахитовая статуя бога Гора[45] с птичьей головой, изукрашенная золотом и драгоценными каменьями, перед ней алтарь в виде усеченной пирамиды, царское оружие, роскошно отделанные кресла и скамьи, а также столики, уставленные безделушками.

При появлении фараона жрец воскурил благовония, один из придворных доложил о приходе наследника, который вскоре вошел и низко поклонился отцу. На выразительном лице царевича заметно было лихорадочное волнение.

— Я рад, мой сын, — заговорил фараон, — что ты вернулся здоровым из трудного похода.

— Да живешь ты вечно и да наполнит слава твоих деяний оба мира! — ответил царевич.

— Только что, — продолжал фараон, — мои военные советники рассказали мне о твоем усердии и находчивости.

Лицо наследника вздрагивало и менялось, он то бледнел, то краснел. Он не сводил своих больших глаз с отца и слушал.

— Твои подвиги не останутся без награды. Ты получишь десять талантов, большую цепь и… два греческих полка, с которыми будешь проводить ученья.

Царевич остолбенел; однако минуту спустя спросил подавленным голосом:

— А корпус Менфи?..

— Через год мы повторим маневры, и если ты не сделаешь ни одной ошибки в командовании армией, то получишь корпус.

— Я знаю, это дело рук Херихора!.. — воскликнул наследник, едва сдерживая негодование. Он оглянулся кругом и прибавил: — Никогда я не могу побыть с тобой один, отец… Всегда между нами чужие…

Фараон чуть-чуть повел бровями, и его свита исчезла, подобно теням.

— Что ты хочешь мне сказать?

— Только одно, отец. Херихор — мой враг. Он нажаловался тебе и навлек на меня такой позор!..

Несмотря на смиренную позу, царевич кусал губы и сжимал кулаки.

— Херихор — мой верный слуга и твой друг. Благодаря его заступничеству ты стал наследником престола. Это я не доверяю корпуса молодому полководцу, который позволил отрезать себя от армии.

— Я с ней соединился!.. — ответил, подавленный словами отца, наследник. — Это Херихор приказал обойти двух жуков…

— Так ты хочешь, чтобы жрец пренебрег религией?

— Отец, — шептал Рамсес дрожащим голосом, — чтобы не помешать движению жуков, уничтожен строящийся канал и убит человек.

— Этот человек сам наложил на себя руки.

— По вине Херихора!

— В полках, которые ты с таким искусством собрал под Пи-Баилосом, тридцать человек умерло, не выдержав трудностей похода, и несколько сот заболело.

Царевич опустил голову.

— Рамсес, — продолжал фараон, — твоими устами говорит не государственный муж, заботящийся о сохранении каналов и жизни работников, а разгневанный человек. А гнев не уживается со справедливостью, как ястреб с голубем.

— Отец! — вспыхнул наследник. — Если во мне говорит гнев, то это потому, что я вижу недоброжелательство ко мне Херихора и жрецов…

— Ты сам внук верховного жреца. Жрецы учили тебя… Ты познал больше их тайн, чем кто-либо другой из царевичей…