Фараон

— Лишу его командования, спрячу корону в сундук и надену офицерский шлем. Я уверен, что, если я сам выступлю во главе моей армии, бунт сразу будет подавлен.

— Который? — спросила Хеброн.

— Ах да! Я забыл, что у нас два бунта: народ против жрецов, жрецы против меня…

Он сжал Хеброн в объятиях и, усадив ее на диван, стал шептать ей:

— Какая ты сегодня красивая!.. Всякий раз, когда я вижу тебя, ты кажешься мне иной и все прекраснее!

— Оставь меня! Иногда я боюсь, что ты меня укусишь.

— Укусить, нет… но мог бы зацеловать тебя до смерти… Ты даже не знаешь, как ты прекрасна…

— По сравнению с министрами и военачальниками… Ну, пусти…

— Я хотел бы быть гранатовым деревом! Хотел бы иметь столько рук, сколько у него ветвей, чтобы обнять тебя! Столько ладоней, сколько у него листьев, и столько уст, сколько у него цветов, чтобы целовать сразу твои глаза, волосы, губы, грудь!..

— Для государя, которому грозит потеря трона, ты удивительно легкомыслен.

— На ложе любви я не забочусь о троне, — возразил Рамсес. — Покуда со мной меч, я сохраню и власть.

— Но ведь войска твои разбиты, — говорила Хеброн, вырываясь из его объятий.

— Завтра прибудут свежие полки, а послезавтра соберутся и те, что разбежались. Говорю тебе, не думай о пустяках… Мгновенье любви дороже целого года власти…

Спустя час после заката фараон покинул жилище Хеброн и не спеша возвращался к себе, погруженный в свои мысли, усталый.

Он думал о том, что жрецы только по глупости мешают его планам. С тех пор, как существует Египет, не было такого властителя, каким был бы он…

Вдруг из чащи смоковниц вышел человек в темном плаще и загородил фараону дорогу.

Рамсес, чтобы лучше его разглядеть, подошел к нему ближе и вдруг крикнул:

— А, это ты, негодяй?! Наконец-то я нашел тебя!

Это был Ликон. Рамсес схватил его за шею. Грек взвизгнул и упал на колени. В ту же минуту фараон почувствовал жгучую боль в левой стороне живота.

— Так ты еще кусаться? — закричал Рамсес и обеими руками сжал шею грека. Услышав хруст позвонков, он с отвращением отбросил его. Ликон упал, корчась в предсмертных судорогах.

Фараон, сделав несколько шагов, схватился за больное место и нащупал рукоять кинжала.

— Я ранен!

Рамсес вытащил из раны узкий клинок и зажал ее.

«Интересно, есть у кого-нибудь из часовых пластырь?» — подумал он и, чувствуя, что теряет сознание, ускорил шаг.

Почти у самого крыльца дома навстречу ему выбежал один из офицеров с криком:

— Тутмос убит! Его убил предатель Эннана!

— Эннана? — повторил фараон. — А как остальные?

— Почти все добровольцы, вызвавшиеся ехать с Тутмосом, были подкуплены жрецами…

— Довольно! Пора положить этому конец! — воскликнул фараон. — Трубите сбор азиатским полкам…

Затрубил рожок; азиаты стали выбегать из казарм, ведя за собой лошадей.

— Подайте и мне коня, — сказал фараон. Но, почувствовав сильное головокружение, прибавил: — Нет… подайте мне носилки… Я не хочу утомлять себя…

И вдруг пошатнулся и упал на руки офицеров.

— Ах, чуть не забыл… — произнес он слабеющим голосом. — Принесите мне шлем и меч… стальной меч… что был со мной в Ливийском походе… Идем на Мемфис.

Из дворца выбежали вельможи и прислуга с факелами.

Лицо у фараона, которого поддерживали офицеры, стало серым, глаза заволокло туманом. Он протянул руку, словно ища оружия, пошевелил губами и среди общего молчания испустил дух, он — повелитель обоих миров: преходящего и вечного.

18

Со дня смерти Рамсеса XIII до его погребения правил государством верховный жрец храма Амона Фиванского и наместник почившего фараона — достойнейший Сен-Амон-Херихор.

Кратковременное правление наместника благоприятно отразилось на состоянии страны. Херихор усмирил бунтовщиков и приказал установить для всего работающего населения отдых в каждый седьмой день, как это было в старые времена. Кроме того, он ввел строгий устав для жрецов, оказывал покровительство чужеземцам, в особенности финикиянам, и заключил договор с Ассирией, не уступая ей, однако, Финикии, которая продолжала платить Египту дань.

В течение этого недолгого правления судьи решали дела без проволочек, избегая жестоких наказаний. Никто не имел права бить крестьянина, и он мог жаловаться на всякую обиду в суд, если у него находилось время и было достаточно свидетелей.

Херихор занялся также погашением долгов, отягощавших имущество фараона и государства. Он добился у финикиян частичного отказа от тех сумм, которые им задолжала египетская казна, а для покрытия оставшегося долга потребовал от Лабиринта огромного ассигнования в тридцать тысяч талантов.

Благодаря всем этим мерам уже через три месяца государство благоденствовало, и люди говорили:

— Да будет благословенно правление наместника Сен-Амон-Херихора! Поистине боги предназначили его быть властителем, чтобы он спас Египет от разорения, в которое ввергнул его Рамсес Тринадцатый — шалопай и волокита!..

Итак, прошло всего лишь несколько месяцев, а народ уже успел забыть, что дела Херихора были лишь исполнением благородных намерений молодого фараона.