Фараон

— Может быть. Пусть платят штраф, — ответил царевич после минутного раздумья.

— А не наказать ли самых строптивых палками, чтобы лучше помнили милостивый приказ?

— Можно. Пусть строптивых накажут палками.

— Осмелюсь доложить, — проговорил шепотом, не разгибая спины, управляющий, — что одно время крестьяне, подстрекаемые каким-то неизвестным, действительно говорили о снятии налогов. Но вот уже несколько дней, как эти разговоры вдруг прекратились.

— Ну, в таком случае можно и не наказывать, — решил Рамсес.

— Разве для острастки на будущее? — предложил управляющий.

— А не жаль вам палок?

— Этого добра у нас всегда хватит.

— Во всяком случае, умеренно, — предупредил его царевич. — Я не хочу, чтобы до фараона дошло, что я без нужды истязаю крестьян. За крамольные разговоры нужно бить и взимать штрафы, но если нет причин, можно показать себя великодушным.

— Понимаю, — ответил управляющий, глядя в глаза царевичу, — пусть кричат, сколько вздумается, только бы не болтали втихомолку чего не следует.

Эти разговоры с Патроклом и управляющим облетели весь Египет.

После отъезда управляющего Рамсес зевнул и окинув все кругом скучающим взглядом, мысленно сказал себе:

«Я сделал, что мог. А теперь, если только выдержу, ничего больше не буду делать…»

В этот момент со стороны служб до него донесся тихий стон и частые удары. Рамсес обернулся и увидел, что надсмотрщик Езекиил, сын Рувима, колотит дубинкой работника, приговаривая:

— Тише!.. Не кричи!.. Подлая скотина!..

Работник зажимал рукою рот, чтобы заглушить свои вопли.

Рамсес бросился было, словно пантера, к службам, но одумался.

«Что я могу с ним сделать?.. — подумал он. — Ведь это имение Сарры, а еврей — ее родственник…»

Он стиснул зубы и скрылся между деревьями, тем более что расправа была уже окончена.

«Значит, вот так хозяйничают покорные евреи? Значит, вот так? На меня смотрит, как испуганная собака, а сам бьет работников. Неужели они все такие?»

И впервые в душе Рамсеса шевельнулось подозрение, что, быть может, и Сарра только притворяется доброй.

В душевном состоянии Сарры действительно совершались некоторые перемены. В первую минуту встречи в долине Рамсес понравился ей; Но она сразу же насторожилась, узнав, к своему огорчению, что этот красивый юноша — сын фараона и наследник престола. Когда же Тутмос договорился с Гедеоном о том, что Сарра переедет в дом царевича, она долго не могла прийти в себя. Ни за какие сокровища она не отреклась бы от Рамсеса, но вряд ли можно утверждать, что она любила его и в эту пору. Любовь требует свободы и времени, чтобы взрастить лучшие свои цветы; ей же не дали ни времени, ни свободы. На следующий же день после встречи с Рамсесом, ее, почти не спросив согласия, перевезли в его усадьбу под Мемфисом. А через несколько дней она стала любовницей царевича и, изумленная, испуганная, не понимала, что с ней творится.

Не успела она освоиться с новой жизнью, как ее взволновало и испугало недоброжелательное отношение к ней, еврейке, окрестных жителей, потом посещение каких-то незнакомых знатных женщин и, наконец, нападение на усадьбу.

То, что Рамсес заступился за нее и хотел погнаться за нападающими, привело ее в еще больший ужас. Она поняла, что находится в руках такого властного и горячего человека, который может пролить чужую кровь, убить…

Сарра пришла в отчаяние; ей казалось, что она сойдет с ума. Она слышала, как грозно царевич призывал к оружию прислугу.

Но одно незначительное словечко, мимолетно брошенное им тогда, отрезвило ее и придало новое направление ее чувствам.

Рамсес, думая, что она ранена, сорвал с ее головы повязку и, увидав синяк, воскликнул:

— Это только синяк! Но как он меняет лицо…

Сарра забыла в ту минуту и боль и страх. Ее охватило новое беспокойство. Синяк изменил ее лицо. Это удивило царевича. Только удивило!..

Синяк прошел через несколько дней, но в душе Сарры осталось и продолжало расти незнакомое дотоле чувство: она стала ревновать Рамсеса и бояться, чтобы он ее не бросил.

И еще одна забота мучила ее: она чувствовала себя перед ним служанкой, рабой. Она была и хотела быть вернейшей его служанкой, самой преданной рабыней, послушной, как тень, но в то же время мечтала, чтобы он, по крайней мере, в минуту ласк не обращался с ней как господин и владыка.

Ведь она принадлежит ему, а он ей. Почему же он не покажет, что любит ее хоть немного, а каждым словом, всем своим поведением дает понять, что их разделяет какая-то пропасть? Какая?.. Разве она не держала его в своих объятиях? Разве он не целовал ее уста и грудь?

Однажды Рамсес приехал к ней с собакой. Он пробыл всего несколько часов, но все время собака лежала у его ног на месте Сарры; а когда она хотела сесть там же, собака заворчала на нее. Царевич смеялся и так же погружал пальцы в шерсть нечистого животного, как в ее волосы, и собака так же смотрела ему в глаза, как она, только, пожалуй, смелее.