Фараон Эхнатон

Его величество запнулся.

– Тихотеп, – подсказал Джехутимес.

– И ты, Тихотеп! Хорошо, что вы живете сейчас, в этом славном городе Ахяти! – За подтверждением сей мысли фараон обратился к Кийе.

– Верно! – сказала она. – Это очень хорошо!

– Кстати о столице, – продолжал фараон. – Будем откровенны: она построена не то чтобы на живую нитку, но не очень прочно. И не очень тщательно…

– Ты требовал быстроты, – сказал Юти.

– Верно.

– Город поднялся за три года, – добавил Бек.

– Верно. И не столь уж прочен.

Джехутимес сказал:

– Истинно так.

– Доказательства ни к чему, – сказал фараон. – Пойдемте, и я покажу следы спешки. На каждом шагу. Почти на каждом. Что? Не так?

Опять же неизвестно, к кому обращен вопрос.

– Так, – подтвердил Джехутимес. – Это так!

А про себя:

«…Его величество видит сквозь землю. Он знает, что делается в небесах. Неужели же не знать ему города, возведенного им самим?..»

Фараон прислонился к стене. А мыслями – где-то далеко, далеко…

Кийа спросила Джехутимеса:

– А что под тем покрывалом?

Ваятель ответил не сразу. Все опустили глаза, кроме его величества, который был где-то далеко.

– Твое величество, это голова одной дамы…

– В самом деле? – Кийа загорелась любопытством. – А нельзя ли посмотреть?

– Работа еще не окончена…

– И очень хорошо… Хотелось бы знать, как выглядят неоконченные работы.

Не смея ослушаться, не смея перечить ей, ваятель сорвал покрывало. И Кийа загляделась. На нее, очень хорошо знакомую… Вдруг почувствовала себя неловко под умным, снисходительным и веселым взглядом этой дамы…

Потом обернулась к Джехутимесу:

– А по-моему, работа готова. Вы ничуть не польстили этой даме. Она и в самом деле прекрасна.

Фараон как бы пришел в себя. Присмотрелся к изваянию.

– Надо закончить его, – посоветовал он. – Надо увенчать головным убором.

Это он произнес бесстрастным, вялым голосом. Казалось, устал фараон. Или по-прежнему мыслями был где-то далеко.

– Да, – ответил Джехутимес, – сейчас работается головной убор. Мы нашли наконец подходящий материал. Нам нужны и камни для глаз. Не простые, но особенной прозрачности.

– Надо закончить… Надо закончить… – повторил его величество и направился к выходу. И в это самое время, когда поворачивался лицом к выходу, – встретился с глазами Нефтеруфа. Сверкавшими в складках занавески. Бывший каторжник увидел его глаза – темно-карие, немножко задумчивые, немножко болезненные, немножко испуганные. Много можно было прочесть в этих глазах!.. Фараон не обратил внимания на Нефтеруфа: мало ли кто смотрит на его величество?!

Царь шел медленно. По-видимому, дожидаясь Кийю, которая разговаривала с ваятелями. Все о том же, не завершенном, по мнению Джехутимеса, портрете Нефертити. Джехутимес был поражен ее доброжелательным тоном. Словно Нефертити и вовсе не было в живых: эдак почтительно, без тени раздражения или ревности.

Бек подумал:

«…Эта женщина пошла далеко. Но она пойдет еще дальше…»

Джехутимес отдал ей должное: так может вести себя только великая женщина, умудренная жизнью, сумевшая подняться над мелочами, над очагом и над горшками для варки похлебки. Так могла бы вести себя одна-единственная женщина в мире: ее величество Нефертити…

Фараон нетерпеливо кашлянул. И Кийа заторопилась к нему. И они вышли оба, между тем как за ними в почтительнейших позах следовали ваятели. Перед тем как подняться на боевую колесницу с позолоченными спицами, его величество сказал Джехутимесу:

– Больше гордости. Учтите: вы – фараоны в своем деле. – Поднявшись, он закончил свою мысль: – Ни один фараон Кеми, начиная с Хуфу, не может сделать то, что делаете вы.

Он положил руку на плечи Кийи, стоявшей рядом с ним. И подал знак трогаться.

Ваятели склонились в глубочайшем поклоне.

Письмо в Хаттушаш [25]

Поздно ночью Тахура закончил письмо. Оно получилось достаточно большим. Но ведь и дело немаленькое. Если говорить скромно. Барыши Тахуры не исчисляются талантами. Золото здесь присутствует как бы незримо. Потому что это – много золота, много талантов, огромное количество дебенов. Их сейчас нет. Но они будут. Для этого нужна победа хеттов, его величества Суппилулиуме. Вот это настоящий барыш! А караван товаров и мешок золота – мелочь! Сущая мелочь, недостойная Тахуры, которого ценит лично царь Суппилулиуме.

Тахура отправит это письмо нарочным. Но не хеттам. А в Вавилон. К себе на родину. Оттуда оно попадет в руки его величества, и он скажет: «Не дремлет, не дремлет Тахура – верный мой слуга, чутко слушающий мои речи». Так скажет великий Суппилулиуме. Ибо победу ему, точнее, ключи к победе добудет Тахура, который здесь в обличье купца…

Он писал арамейскими письменами на папирусе. И когда поставил в конце свою подпись, позвал Усерхета. Лавочника, у которого снимал комнату этот заезжий вавилонский купец. Лавочник поразился размеру письма. По его мнению, это была целая книга.

– Торговый отчет должен быть подробным, – со значением произнес Тахура.

– Понимаю.

– Чтобы хозяин мой – главный хозяин – узрел все таким, как оно есть на самом деле.

– Разумеется, разумеется.

– А иначе какой прок разъезжать с товаром?

– Никакого нет проку.