Фараон Эхнатон

– Разве только мне?! – Пекарь поднял кверху сжатый кулак, словно грозил кому-то. – Я и мои друзья, может быть, и не богаты. Каждый в отдельности. Но мы – сила! Мы не боимся даже вельмож. А кто настраивает фараона против нас? Против немху тоже? Кто?

– Неужели царица?

– Она самая! Пока они там во дворце боролись против Амона и прочей нечисти – мы были им нужны. А когда Амон повержен, а знать поджала хвосты, – видишь ли, мы им стали в тягость. Мы уже не люди. Новая знать растет. Прямо из грязи! А кто строил этот город – Ахяти? Мы! Кто помогал его величеству? Мы! А теперь, когда столица блистает на всю вселенную, нас всех можно и на свалку?! И это все царица! Поверь мне!

«…Пожалуй, мне пора уходить. Дал бы мне хлеба – и я бы убежал отсюда. Этот пекарь раскричался. Не приведи бог, всевидящий Амон-Ра, – заглянет сюда кто-нибудь из этих чиновников!..»

– Уважаемый господин Мааниатон, не готов ли хлеб для госпожи Ка-Нефер?

Пекарь не хотел его отпускать. Он еще не выговорился. Не с этими же скотами беседовать, которые и облика человеческого лишены! Которые хлебы пекут в неимоверном чаду…

– А ты очень торопишься?

– Очень.

– Жаль. Мне столько еще надо сказать! Так много накипело на душе! Когда же ты придешь?

– Не далее как завтра.

– А работать со мною хочешь?

– Позволь поразмыслить ночь.

– Дай ухо! – И пекарь шепнул Нефтеруфу: – Только не испорть свою хозяйку.

И захохотал. Хохоча, пошел за хлебом, вынес две буханки – горячие, пахучие – и всучил их Нефтеруфу:

– Помни мой совет – ты слышишь? Не испорть хозяйку…

Нефтеруф с удовольствием запустил бы этими буханками в негодяя. Но он хорошо помнил о себе: кто он, зачем здесь и во имя чего живет. Только бы не сорваться! На каком-нибудь пустяке.

Хлеб обжигал руки. Свежий пшеничный хлеб…

Часть вторая

В парке южного дворца Мару-Атон

Вечер великолепен, как на панно зодчего Юти: иссиня-черное небо, медно-золотая луна, словно только что отлитая на синайских медных рудниках, черно-зеленые пальмы и сикоморы, неподвижные, как гранитные глыбы, и вода – такая светлая и прозрачная вода.

Здесь, в отдаленном углу дворцового парка, почти пустынно. А там, на пруду, музыка и пение, смех и яркие огни. Фараон отдыхает с Кийей.

Пруд достаточно просторен. Достаточно глубок. В длину – триста шестьдесят локтей и три тот, в ширину – сто восемьдесят локтей и четыре тот. Глубина почти равномерна – семь локтей. Посредине – островок, отдохновенье для взора: с пальмами, шатром пестроцветным, зеленой, подстриженной травою.

Вода – цвета неба. По ночам – чернильная. И огни на ней – как живые.

Царица-мать Тии увела отсюда его высочество Эйе – старинного друга своего покойного мужа. Она сослалась при этом на головную боль. Правда, фараон заметил: «Еще со времен его величества Джосера все знатные дамы ссылаются на головную боль, когда желают удалиться».

Царица выбрала открытое место – подальше от стен, деревьев и кустов. Так вернее уберечься от посторонних ушей.

Они неторопливо осмотрелись вокруг: никого! Вдали звучит музыка. Она подобна пению тысячи птиц, наделенных природой высоким певческим мастерством. Казалось, даже лунные лучи звенели, как струны: таков был вечер, и такова была музыка…

– А мне совсем не весело, – проговорила царица.

– Была бы моя воля – сюда бы вовсе не явился. Не знаю, почему я здесь? Мне кажется, что я долго лежал, сраженный тяжким недугом: все во мне перегорело, ноги едва носят. Голова пуста. Как тыква. Дорогая Тии, у меня нет от тебя тайн: дело очень плохо.

– Я только что то же самое хотела сказать тебе, достопочтенный Эйе. Кому же я скажу, если не тебе? Близкие уходят: одни – на поля Иалу, другие – всё дальше и дальше от сердца. Скажи мне, что случилось? Сын мой избегает меня, словно я прибыла из вражеского стана. Что же будет дальше?

Царица говорила тихо, почти шепотом. Она стояла ровно, такая маленькая рядом с высоким и сухим, как старый тополь, Эйе.

– Пути царице Нафтите отрезаны, – жестко проговорил Эйе. – Больше никогда не появится она ни здесь, ни в Главном дворце. Считай, что посажена под замок. Как птичка в золотую клетку.

– Он так решил?

– Пока нет. Но дело идет к этому.

– Отговорить его невозможно?

– Ты же знаешь его нрав!

Царица глубоко вздохнула. Такая маленькая, со вздернутым носом митаннийка. Аменхотеп Третий сосватал ее у царя Митанни. Однако мира с Митанни она не принесла.

– Увы! – сказала Тии. – Я знаю его хорошо… Когда родился мой сын, нам всем казалось, что не проживет он и дня. Но каким он стал могучим!..

– Духом, – поправил ее Эйе.

– Да, духом. Он поставил на колени врагов своих. Он свергнул великого Амона! Кто бы это сумел сделать?

– Только твой сын!

– Да, только мой сын! И вот когда он достиг вершины, с ним происходит что-то невообразимое… Я спрашиваю: что будет с Кеми?

Эйе ответил:

– То, что суждено.

– Разве в делах государственных полагаются на судьбу? – Царица поправила парик, поплотнее закуталась в шерстяной платок, как это делают женщины Митанни.

– Нет, – ответил Эйе, – но с некоторых пор – да.

– Как это понимать, Эйе?