Фараон Эхнатон

— Кто об этом просит меня? И кто я здесь? И какое имеет значение, заглядываю или нет?

У нее такое детски нежное, такое наивное выражение липа, что ему стало вдруг весело. Он упал на ложе и беззвучно рассмеялся.

— Что с тобой? — сказала она. — Чему ты теперь смеешься?

— Просто так… Или ты очень умна?.. — Он осекся.

— Или… Продолжай… Договаривай, Тихотеп.

— Или очень глупа?

Сорру не обиделась:

— Правда? Ты так уверен в этом?

— В чем?

— Что я глупа!

— Совсем не уверен. Я задаю вопрос. Или — или?..

Она надула губы…

— Пусть буду дурой! Мне это все равно. Лишь бы любил меня! Когда я люблю — только люблю! Я забываю о невзгодах. Мне кажется, что я счастлива.

Ну, что ей сказать? Ведь известно же: женщины что зелень, растущая на лугах. Траве нужны соки, нужны свет и тепло солнца. Может быть, еще и чириканье птиц. А до остального ей нет никакого дела. Любовь для женщины — все. Она не может без любви. С любовью она вынесет любые испытания. Посади ее с милым на пустой кораблик, и она поплывет в Та-Нетер. А то и еше дальше! А Западная пустыня? Разве она преграда для влюбленной женщины, сердце которой притягивается другим сердцем?

— Послушай, Сорру, есть в жизни вещи, которые важнее любви?

— Не знаю. Может, ты назовешь, что именно важнее?

— Назову.

— Я слушаю.

— Государственные дела, например.

— О них заботится фараон.

— Допустим.

— И семеры его.

— Хорошо!

— И хаке-хесепы.

— Тоже верно!

— Вот видишь! — заключила Сорру. — Есть кому подумать о делах государственных.

— Ты совсем-совсем не о том! Дай-ка поясню по-своему… Представь себе, что мы завтра лишаемся крова…

Он подождал: что она скажет? Сорру ничуть не удивилась этому:

— Разве у всех над головою крыша? Я знаю немху, которые живут в норах, как крысы. Они зажимают рукою рты — чтобы негромко — и клянут фараона и его семеров.

— Вот как! Почему же они клянут?

— Потому что живут, как под крокодилом. Знаешь? — как человек, попавший под это чудовище. Правда, немху полагали, что пришло их время, что знать повержена и настало их время. Оказывается, не так! Совсем не так! Они — все эти немху, вся эта голодающая чернь — сосут кожу. Сырую кожу вместо мяса. Разве это жизнь?! А ты говоришь — крыша! Без нее можно еще обойтись. А вот без хлеба — как?

Тихотеп посерел:

— Послушай, Сорру, ты, по-моему, живешь вполне сытно. Откуда эти сведения?

— Разве у меня нету глаз?

— Они есть и у меня.

— Значит, плохо видят.

— Я же не слепой!

— Можно не быть слепым и не видеть.

— Ты меня удивляешь!

Сорру обхватила реками его шею. Приблизилась к нему близко-близко. Совсем близко: глаза в глаза.

— Скажи мне, Тихотеп, только откровенно: что ты знаешь о жизни немху? Что знаешь о жизни других городов? Разных деревень и поселений — дальних и близких?

Она показалась ему сильной, упорной. Трясла его, точно спал он непробудным сном.

— Ты скажешь мне что-нибудь?

Тихотеп улыбнулся:

— Я люблю тебя.

— Нет! Этого уже мало! Ты сам снова пробудил во мне маленького мудреца. Отвечай: может ли жить немху хуже, чем он живет?

Он молчал.

— Собака тоже существует. И скот домашний. И звери в пустыне. Точно так же, как существуют немху: от зари до зари — в трудах и заботах, с надеждой на лучшую жизнь после смерти. Не так ли?

— Тебе лучше знать.

Она надула губы. Уронила руки на колени, опустила голову:

— Тихотеп, ты весь ушел в свои каменные изваяния.

Он расхохотался.

— Для тебя камень — это жизнь.

Тихотеп не переставал смеяться.

— Ты живешь при дворце, как семер.

Он чуть не захлебнулся в смехе. Упал на ложе. Содрогаясь всем телом.

Она все больше и больше злилась:

— Оглянись вокруг: сколько нищеты! Сколько горя!

Ваятель слушал ее, продолжая смеяться.

— И самая несчастная из всех — я!

В одно мгновение Тихотеп поднялся, осторожно обнял ее. Как истинный художник, он оценил Сорру.

— Любимая, — сказал он, — если бы не ее величество Нафтита, я бы сказал, что из всех женшин мира ты — самая истая женщина.

— Ты говоришь слишком по-ученому. Я не очень хорошо понимаю тебя.

— И не тщись понимать! Я сам не всегда разумею собственные речи. Я хочу сказать, что неожиданными поворотами мыслей, настроения ты являешь саму женственность.

— Являю? — удивилась Сорру.

— Женщину со всеми достоинствами и недостатками.

«…Тихотеп грамотен, умен, сведущ во многих делах. Недаром приблизил его Джехутимес, который, говорят, великий ваятель. Он в нашей лавке — всегда на почетном месте. Его уважают. Тихотеп — его близкий друг. И почему-то удручен…»

— Ты любишь Нафтиту?

Ваятель всплеснул руками:

— Что ты мелешь?

— Ты же сам сказал.

— Что я сказал?

— Что Нафтита дороже, чем я. Поэтому ты в плохом настроении.

Тихотеп сказал: