Фараон Мернефта

Через минуту верный нубиец с радостными глазами обнимал ноги Мены, мы в последний раз обменялись поцелуями; мой друг взобрался на верблюда, и караван двинулся в путь. Я долго смотрел за путешественниками, пока фигура последнего из вьючных животных не скрылась во мраке. Увы, в земной жизни мне уже не суждено было увидеть Мену.

На следующее утро я поехал к Смарагде передать ей известие об отъезде брата, а также ответ Сети. Радамес был уже там, это помешало мне поговорить с молодой девушкой. Но она догадалась удалить его на несколько минут, чем я и воспользовался, чтобы сообщить ей все нужное.

— Я понимаю, Сети прав, — сказала она, побледнев. — Но этот мерзавец шпионит за мною, я начинаю его ненавидеть.

Возвращение Радамеса положило конец нашей беседе, и я немедленно откланялся.

Два дня спустя у государя снова происходил публичный прием просителей. Я был дежурным и находился в нескольких шагах от трона, а немного дальше, между лицами царской свиты, стоял Хам, который, представившись старшему гофмейстеру двора, выпросил себе частную аудиенцию, чтобы открыть фараону важную тайну.

Прием приближался к концу, когда в залу вошла группа из нескольких человек. Я невольно вздрогнул: в одном из них я узнал Мезу. За ним следовали человек среднего роста с живой и хитрой физиономией и несколько стариков-евреев. Взволнованное и растерянное лицо Хама показывало, что он также узнал заговорщика. Приблизившись к трону, Мезу остановился, не делая установленного земного поклона.

Фараон смерил его удивленным взглядом и, недовольный этим невиданным нарушением этикета, резко спросил:

— Кто ты и что тебе от меня нужно?

Огненный взор Мезу впился в лицо Мернефты, но, смущенный важностью минуты и присутствием царя, он довольно долго хранил молчание. Наконец ответил медленно и как бы с некоторым затруднением в выборе слов:

— Бог богов, Иегова, которому поклоняется племя Израиля, посылает меня к тебе с повелением, чтобы ты освободил евреев из неволи и отпустил их в пустыню для принесения Ему жертвы, ибо Израиль есть избранный Его народ, любимый более всех прочих.

— Евреи заняты полезными работами, и я не намерен прерывать их, — спокойно отвечал Мернефта.

Глаза Мезу засверкали.

— Тысячи евреев изнемогают под тяжестью работ, которые египтяне взваливают на их плечи. Ты сознаешь себя великим и могучим, о царь, и презираешь братьев моих как нечистых. Однако ни сам ты, ни твой народ не гнушаетесь питаться их потом и кровью. Ты приносишь жертвы своим богам, веришь, что преступные души должны искупать свои грехи в теле какого-нибудь животного, а между тем дозволяешь притеснять беззащитных людей, таких же подданных твоих, как и египтяне. Подобно последним, они платят подати, трудятся для тебя, увеличивают твои богатства и роскошь. Взамен того они презрены, поруганы и подавлены непосильным трудом. Иегова, великий и единый Бог, долготерпение которого равняется мудрости и правосудию, истощил его и говорит так: «Я допустил царствовать не одну династию фараонов, не поражая их жезлом моего гнева, но отныне отниму у египтян народ, питающий их трудами рук своих, ибо они несправедливы, неблагодарны и жестоки». Иегова посылает меня сказать тебе, фараон Мернефта, чтобы ты отпустил сынов Израилевых в пустыню для принесения Ему всесожжений и жертв.

Мертвое молчание воцарилось в громадной зале.

При такой дерзкой речи, казалось, царь сначала онемел от изумления, потом яркая краска покрыла его лицо, и глаза его засверкали. Мы все схватились за рукоятки мечей, думая, что он немедленно повелит нам арестовать дерзкого и изрубить его на куски. Но ничего подобного не случилось: гнев фараона как бы погас в презрительной и насмешливой улыбке.

— Что это за бог, — сказал он, — осмеливающийся судить меня и моих предков? Он не может внушить мне ни страха, ни благоговения, если заявляет себя отцом и покровителем такого низкого, ленивого и грязного племени, как израильское, видимо созданное для рабства, ибо его отродья плодятся подобно нечистым насекомым, так что не знаешь, куда девать его. Все прекрасное и благородное встречается редко, в числе многих тысяч быков едва найдешь одного Аписа, масса же всегда заурядна. Перестань же надоедать мне повелениями своего бога.

— Не дерзай презирать Иегову, великий государь, — звонким голосом произнес спутник Мезу (впоследствии я узнал, что это был его брат Аарон). — Ты можешь убедиться в этом, не сходя со своего трона.

В ту же минуту Мезу бросил свою трость на ступени царского трона и поднял руки. Мернефта вздрогнул, все головы вытянулись вперед, и восклицание испуга вылетело из уст всего собрания. По ступеням трона, шипя и извиваясь, ползла змея. Мезу нагнулся, схватив ее за средину туловища, и провел по нему свободною рукою, точь-в-точь как говорил Хам. Змея опять сделалась тростью сероватого цвета, которой он громко стукнул о каменные плиты. Все были встревожены и бледны, один Мернефта быстро возвратил свое хладнокровие.

— Ты искусный волшебник, — сказал он, — но что касается могущества твоего бога, то я его не вижу.