Фараоново племя

— Сегодня я встретила настоящую девочку. Босую, лохматую, вредную и веселую, с настоящим живым львом на настоящем поводке! Её никто не придумал, она гуляла по улице сама по себе. А не загляни я в гетто — никакой Типпи бы со мной не случилось.

— Честно встретила?

— Не поверишь — да!

— Хорошее имя, — заявил повеселевший Карлсон. — Как ты думаешь, Типпи захочет подружиться с мужчиной в самом расцвете сил?

— Не знаю. Зато уверена — в городе полным-полно мальчиков и девочек. Не все разучились смотреть в окно. И по крайней мере одна малышка скучала без своей старой куклы.

— Дай подумать… Мне кажется, на вилле очень уютная крыша. И печная труба на ней есть и луну хорошо видно. Жаль до улицы далеко и шалить будет трудновато, но я что-нибудь соображу.

Довольный Карлсон нажал на кнопку посреди живота. Пропеллер затарахтел — сперва тихо, потом сильнее.

— До Стокгольма и назад. Прилечу — займусь домиком.

Хозяйка вопросительно посмотрела на гостя. Тот кивнул.

— Да. Я обещал вернуться.

…Мотор набирал обороты. Толстый смешной человечек поднимался в небо над засыпающим городом. Последний трамвай, дребезжа от усталости, ехал в парк, кто-то забыл на сиденье ящик с душистыми пряниками. Торопились с работы чересчур занятые взрослые, не дождавшись их засыпали в кроватках дочки и сыновья. Прайд котов с Королевской улицы заключал перемирие с псами Зеленой площади, вожаки отчаянно торговались за кафе и помойки. Большой грузный мужчина мерял шагами больничные коридоры — врач сказал, есть надежда. Счастливая Ида, вся в иголках и трубках, дремала, прижимая к груди старую Долли — ей казалось, что на тропическом острове она носится в салочки с негритятами, и без разрешения прыгает прямо в морской прибой. Львенок Бвана свернулся у постели любимой подружки и рычал, видя во сне много-много сахарных косточек. Господин Сеттергрен, уважаемый человек, мэр, заперся у себя в кабинете, пускал кораблики в дорогущем аквариуме, фальшиво напевая «Шагают шведские солдаты». На стене кабинета висел портрет веснушчатой девочки с нахальными косичками в разные стороны.

В тёмном доме светилось одно окно. Маленькая старушка в огромной ночной рубашке расплетала перед сном косы, поглаживала браслет из слоновой кости, неотрывно смотрела на раскаленный фитиль свечи. Ей почудилось — на рассвете мокрый гравий стукнет в окно: просыпайся, пойдем играть!

Где-то в столовой шумно вздыхала лошадь, люстра в гостиной скрипела под тяжестью проказливой обезьянки, гулкий голос отца повторял: собирайся, «Попрыгунья» вот-вот отчалит. Пламя отбрасывало причудливые тени — словно кадры из детского мультика. И смешное, колючее слово имбирной водой холодило язык — ку-ка-рям-ба!

Алоха Оэ

Первый шаг — в море. Подол рясы моментально промок, теплая вода охватила усталые ноги, пропитала ремешки и подошвы сандалий, тронула ноющие колени, подобралась к животу. Сестра Марианна неловко улыбнулась и тут же укорила себя за суетность. Её ждал ад.

Вокруг стонали, орали и плакали. Восемь лодок выплюнули обреченный груз прямо в волны. Вдоль берега тянулась полоса кораллового песка, но не у всех оставались силы пройти жалкую сотню метров. Одна большая старуха уже всплыла, словно оглушенная взрывом рыба. Привычным движением Марианна проверила пульс — всё. Другая женщина споткнулась, но упасть не успела — соседи подхватили её и повлекли на сушу. А вот у малыша-полукровки помощников не нашлось, кроме немолодой белой вахине. Усадив на бедро ребенка, монахиня побрела вперед. Тяжелый серебряный крест оттягивал шею, саквояж бил в бок, ноги вязли. Кудрявый мальчик доверчиво прижался к спасительнице, на переносице у него виднелась первая складка будущей «львиной морды».

…Раньше миссия представлялась совсем другой. В строгой приемной Ордена, Марианна грезила о прелестных деревушках под сенью пальм, кротких девушках в белых одеждах, хоре миссии, возглашающем «Аве, Мария» под огромным иссиня-черным небом, под божьими фонарями — недаром именно на островах так ярко горит созвездие Южный крест. Нет, монахиня не была белоручкой — побывала и в приютах для брошенных матерей, и в рабочих кварталах, и в странноприимном доме, пересидев вспышку тифа вместе с паломниками. Но миссионерство виделось ей непаханой нивой, ждущей только семян. А оказалось все так же, как и в Нью-Йорке, только грязнее. И страшнее — смерть смердела из язв, помахивала культями, вываливала язык из гниющих ртов. Отец Дэниел уже болен. И её, Марианну Хоуп, ждет та же участь. Господи, сохрани!

— Сестра, скорее! Нужна ваша помощь!

Грузный мужчина в круглых очках, бесформенной шляпе и заношенном облачении вошел по колено в воду, приветственно махая беспалой рукой. Голос у него оказался звучным, как колокола Сен-Лазара. В лицо Марианна старалась не смотреть пристально. Запах… в тифозном бараке смердело хуже.

Истощенная туземка, скорчившаяся на песке, истекала кровью. То ли выкидыш то ли поражение матки. Размер алого пятна не оставлял сомнений — положение очень серьёзно.