Фараоново племя

День Джулия проспала мертвым сном. Ближе к вечеру вышла из комнаты, потребовала ванну, получила её, нарядилась в красное платье с расшитым воротом, распустила волосы и покрыла их красной повязкой. Постояльцы гостиницы смотрели на неё с любопытством и жалостью, Джулия делал вид, что никого не видит. Картины теснились перед внутренним взором — бабочки, таитянки, совы и лошади, бесчисленные соблазны. Отражения звезд в синих спинах горбатых китов, летучие острова, мягкая сладость ультрамарина, ласковый бархат умбры, покорный штрих — нарисуй, нарисуй меня!

Джулия вышла в город, ощущая тяжесть обсидианового меча в руке. Путь змеился следом гадюки в пыли. Но добрая надежда согревала сердце художницы.

Сцена на набережной стояла пустая, сегодня никого не ждали. Но ожидали — как только заиграл таитянский оркестр, и лохматый угрюмый скрипач завел «Совушку», публика собралась мгновенно. Три вещи одинаково привлекают толпу — птицы, летящие на маяк, дельфины, выброшенные на берег и люди, готовые сделать последний шаг. …Только бы все пришли, только бы тахуа не оказался обыкновенным обманщиком.

Увидев в толпе бледное, словно стертое, лицо танцовщицы, Джулия развязала узлы красной повязки — один за другим. И вышла к людям.

— Вы ждете, что я станцую для вас или спою, напишу музыку или картину. Вам нужен шедевр, нечто необычайное. То, что заставит ленивые сердца биться быстрее, разгонит кровь, разбудит сонные губы — так римляне приходили на гладиаторские бои. Вы получите зрелище — но не то, которого ждете.

Сотни глаз взяли Джулию на прицел, сотни взглядов следовали за отважной фигуркой в красном, мечущейся по сцене.

— Индейцы знают — можно привести лошадь к водопою, но нельзя заставить её пить. Художники помнят — никакие краски и кисти, выставки и академии не помогут создать картину, если человек бездарь. И никакой голод, никакие лишения не помешают, если живая вещь просится наружу. Вы думаете — таитянский колдун дал художникам силы? Вы считаете, будто чьи-то слова могут возвысить или отбросить в грязь, будто красная тряпка сделает гением, будто деньгами можно измерить настоящую цену? Только сам человек выпускает птицу из клетки, творит чудо, словно это последнее чудо в жизни. Да, силы кончаются, да осыпаешься, падаешь вниз. Потом встаешь и делаешь ещё раз. А птица улетает своим путем.

Люди молчали и молчание было грозным. Джулия понимала — медлить нельзя.

— Антуанетта, Антуанетта! Собирайся на сцену, твой выход — публика ждет.

В ссутулившейся, неприметно одетой женщине невозможно было узнать гордую танцовщицу. Руки висели плетьми, глаза подернулись пленкой, как у больной канарейки. Антуанетта шла мимо музыки, пошатываясь как пьяная. Аплодисменты прозвучали пощечинами. Движения рассыпались как пластинки из веера — вправо, влево. Смятая женщина попробовала пролететь гордой чайкой от кулисы к кулисе, но споткнулась и упала лицом на доски. Кровь запачкала красный платок, танцовщица заплакала на глазах у толпы, вызывая смешки и шиканье. Не о чем говорить, незачем ездить на дохлой лошади. Умерла так умерла… как умирают зерна, брошенные на пашню. Музыка скомкалась, оркестр замолчал, только скрипка пиликала, выводя хромоногую «Совушку». Алоха оэ, прощай, искусство…

Неопрятный, нелепый, бледный от пьянства художник перевалил через рампу, плюхнулся на край сцены. Этюдник раскрылся, тюбики с краской рассыпались по полу. Но Пэдди ОТулу не было дела до таких мелочей.

— Поднимайся, малышка. Поднимайся и покажи им всем! Не надо плакать о пустяках.

Художник протянул руку. Танцовщица встала. Прошлась кругом, опираясь о перепачканную в краске ладонь, отпустила её. И упала в пространство, как рыба в море. Есть право первого шага, первого стука каблуков о покорное дерево, первого свиста рассеченного воздуха. Ты идешь и танцуешь музыку или музыка танцует тобой, ведет по доскам веселой марионеткой, тянет к небу, раскрывает пальцы диковинными цветами. И неважно, смотрят ли на тебя, идут ли следом, как тебя звали раньше и как назовут поутру — есть только миг движения, правота ножа, истина летучей рыбы, мудрость совы…

— Прекратить! Запретить! Молчать! Мерзавка, ты сломала мне бизнес!!! — потный, злой, раскрасневшийся Рейнард Тулуз-Лотрек больше не походил на приличного мецената. Таких субчиков полным-полно в Бронксе, в темных парадных и скверных пабах. Их оружие страх, их власть невежество, они вылавливают поодиночке и бьют в спину.

Не ощущая страха Джулия вышла вперед, прикрыла собой танцовщицу. Она видела, что карман пиджака у клетчатого господина тяжело оттопырен и боялась, что тот будет стрелять. И вправду, рука потянулась к рукоятке нагана — красивого, дорогого, с перламутровой ручкой. Медленно, очень медленно, чтобы жертва успела раскаяться перед смертью.

— Поцелуй медведя под фартуком, старый ящер!